Два перевала.
– Не знаю. Никаких перевалов у нас не было. Просто любим друг друга и все. А что, ты жениться собрался?
– Посмотрим, – неопределенно сказал Сергей.
– На Юльке?
– Ну хотя бы на Юльке. А что?
– Ничего.
– Да мы ж просто так с ней. Земляки.
Сергей поворочался в мешке. Что-то ему не спалось.
– Иван Петрович, – громко сказал он, – скоро, говорят, у вас будет пиршество с Натали? Или врут?
Я сильно пнул локтем Серегу. Кретин! В Москве Леонтьева ждали жена и дочь. На базе – Натали. Он метался между этими женщинами уже три года, каждый раз позорно попадаясь на своих нехитрых обманах. Все об этом давно знали, и казалось, не будет нервотрепке конца и вся наша экспедиция, пока существует, должна по углам обсуждать это вечное положение, каждый раз разделяясь на две непримиримые части. Но в последнее время действительно прошел слух, что наш «корифей» наконец решился. И мы его понимали – в Натали трудно было не влюбиться. На людях они вели себя как муж с женой, никогда никто не слышал, чтобы кто-нибудь из них выходил из общепринятого фарватера. Но по ночам – господи, это ж экспедиция, что тут скроешь, тем более за фанерными перегородками! – по ночам было слышно, как плачет Натали, а «корифей» тяжело шагает по комнате. Но к этому привыкли. Правда, разговаривать на эту тему с самим Леонтьевым как-то было не принято. Человек он взрослый. Кое-кто называл уже его пожилым.
– Нет, не врут, – сказал с раздражением Леонтьев. – Не врут.
За этим повтором, казалось, должна была последовать какая-то речь. Но Леонтьев молчал. И все молчали. Довольно все это неловко было. Заговорил Боря, чтобы, наверное, сменить тему и смягчить эту неловкость.
– Я вот все думаю. Иван Петрович, не ошиблись ли мы в оценке мощности месторождения? Как вы считаете?
– Я спать хочу, – сказал Леонтьев. – На базе разберемся. Обиделся корифей. Я еще раз ткнул Серегу локтем.
– А чего, спросить нельзя? – виновато шепнул он.
Я стал засыпать. Я лежал в центре снежного ада, где любые двадцать минут могут выдуть из человека жизнь, заморозить его сердце в стеклянную ледышку, превратить его в сплошное «вчера». Ад грохотал за снежной стеной пещеры и гремел промерзшим брезентом палатки, как жестью…
Мне снились серебряные страны. Я летел над ними, как космонавт, оценивая сверху их красоту, понимая одновременно все, что происходит в любом из этих ущелий, на каждом берегу. Поток информации обо всем этом я воспринимал сразу, сразу же его понимая и запоминая. Мало того – я в то же самое время мог думать и о своих проблемах, которые не касались этих серебряных стран. Например, я решал – где же настоящая жизнь: здесь, где вот я лечу, как космонавт, или там, когда я проснусь и стану геологом. Но эта мысль промелькнула и ушла. Подо мной бились океаны, и солнце, гремя и ликуя, низвергалось на теплую кожу этих земель…
Я открыл глаза. Может, между этими мирами нет связи? Ну, предположим, что они существуют в разных временах или пространствах. А? И ты живешь одновременно дважды – во сне и наяву. Какая же жизнь главнее? Вот же я мгновенно превратило в геолога. Лежу в пещере. И кусок найденного вчера апатита вит мне в плечо… Сколько времени? Темно. И странно… как-то странно. Я пытаюсь повернуть голову и чувствую, что стремительно падаю куда-то вниз! Огромное колесо, приперев меня к своему краю центробежной силой, вдруг крутанулось так, что весь мир опрокинулся… Что за черт! Ребята храпели в своих мешках… Может, я попал в третье пространство – ни сон, ни явь? Я снова повернул голову. Меня снова кинуло в пропасть.
– Иван Петрович! – сказал я.
– Что? О черт!
В пещере было абсолютно темно и необычно тихо. Наверно, пурга кончилась.
Я услышал, как заворочался Сергей.
– Привет вам, тюрьмы короля! – весело сказал он. – Ого! Я, кажется, вчера не пил! В чем же дело?
– Иван Петрович, у меня сильно кружится голова, – тихо сказал Борис.
– Всем лежать, не шевелиться, не разговаривать!
Было слышно, как Леонтьев чиркает спичками. Они не загорались. Потом^он почему-то сказал: «Ясно!» – и вылез из мешка. На этот раз спичка чиркнула под потолком пещеры. И свет ее был нестерпим. Леонтьев зажег свечу, укрепил ее под самым потолком. Потом взял лавинную лопатку и, шатаясь, побрел в угол пещеры. Медленно копал там какую-то ямку.
– Мы отравились? – спросил Сергей.
– Наверно.
– Это от рыбы. Точно.
Леонтьев все копал. Комки снега падали на мой спальный мешок. Наконец он бросил копать и стал махать курткой, словно хотел согнать весь воздух в эту ямку. Шагнул в сторону. Откинул полог палатки, занавешивавший вход, и тут же его опустил.
– Нас засыпало лавиной, – сказал он.
Никто не ответил. Мы лежали в мешках. Ночной дурман прошел. Все ясно. Все очень просто. Нас засыпало лавиной. Вон оно что.
Углекислота, которую мы выдыхали, накрыла нас страшным одеялом. И мы отравились. Понятно.
Леонтьев вырыл в углу пещеры ямку и согнал туда углекислоту – она ведь тяжелее воздуха. Сейчас она стояла на дне этой ямки смертоносным озерцом. Ясно. Все ясно. Леонтьев резко дернул палатку – везде шла ровная снеговая стена, и лишь в одном месте из нее выпирал ком мерзлого снега. Здесь вчера был выход.
С этой минуты смерть получила постоянную прописку в нашей однодневной гостинице. Она выглядывала из ямки в углу пещеры, она за ночь так выгнула наш потолок, что мы почтительно сгибались, она сбегала наверх и законопатила нашу нору тоннами снега. Она, очевидно, полагала, что этого достаточно.
Как бы не так!…
– На судне течь, господа молодые офицеры! Имеется возможность пощупать киль, как говорится.
Сергей сидел на куче снега и стаскивал с себя свитер.
1 2 3 4 5