Ляшеналь доставляет ему много забот. Может быть, его рассудок не в полном порядке? Сейчас он утверждает, что нет смысла продолжать спуск, что надо вырыть яму в снегу и дожидаться хорошей погоды. Он оскорбляет Террая, называет его сумасшедшим. Но кто иной стал бы так заботиться о нем, кто способен вытащить его отсюда, если не Террай? Лионель дергает веревку, и Ляшеналь вынужден следовать за ним.
На этот раз мы действительно заблудились.
Погода не улучшается. Еще несколько минут назад у нас были какие-то смутные соображения, выбрать ли тот или иной путь, сейчас все равно: идти направо или налево. Мы движемся наугад, надеясь на чудо, которое становится все менее вероятным. Инстинкт самосохранения, еще теплящийся у Лионеля и Гастона, постепенно сменяется отчаянием и полным безразличием. Поочередно они делают безумные вещи: Террай с одной болтающейся кошкой на ноге пересекает крутые и лавиноопасные склоны. Однако оба они проявляют чудеса, спускаясь без единого срыва, без единого проскальзывания.
Мы хорошо знаем, что лагерь IV расположен на краю "Серпа". Все с этим согласны. Но найти его очень трудно. Ледяная стена, так хорошо его укрывающая, становится теперь для нас роковой. Она прячет от нас лагерь. Обнаружить в этом тумане маленькие палатки можно, только уткнувшись в них носом.
Может быть, нас услышат? Ляшеналь пытается кричать, но звук замирает, поглощенный снегом. По команде кричим хором:
– Раз… два… три… На помощь!
Нам кажется, что этот крик должен быть слышен далеко. Повторим:
– Раз… два… три… На помощь! Молчание.
По временам Террай разувается и растирает коченеющие ноги. Наш печальный пример заставил его осознать всю опасность положения, и он энергично борется. Так же, как Ляшеналя, его преследует мысль об ампутации. Что касается меня – уже слишком поздно! Я чувствую, что руки и ноги, так сильно пострадавшие вчера, теперь отмерзают вновь.
Со вчерашнего дня мы ничего не ели, хотя работали непрерывно. Перед лицом смерти силы человека неизмеримо возрастают. Кажется, все уже кончено, но нет! Есть еще запас, нужно только иметь достаточно воли, чтобы к нему прибегнуть.
Незаметно проходит время. Приближается ночь. Нас одолевает ужас, однако никто не выдает своих чувств.
Мы с Ребюффа наталкиваемся на проход. Он кажется знакомым, но нас останавливает чрезмерная крутизна склона: в тумане он выглядит совсем как отвесная стена. На следующий день стало ясно, что мы были всего в тридцати метрах от лагеря и что именно под этой стеной стояли палатки, которые могли бы нас спасти.
– Надо найти трещину!
– Не будем же мы торчать здесь всю ночь!
– Вырыть яму! Единственное спасение.
– Все мы здесь подохнем.
Ночь подкралась внезапно. Необходимо не теряя ни минуты принять какое-то решение. Если мы останемся на склоне, нам не дожить до утра. Нужно устраивать бивак. Можно себе представить, в каких условиях! Каждый из нас понимает, что такое холодная ночевка на высоте 7000 метров…
Террай начинает копать ледорубом яму. В нескольких метрах от него Ляшеналь ходит по засыпанной снегом трещине. Внезапно он с криком проваливается. Мы стоим беспомощные: хватит ли у нас или, вернее, у моих товарищей сил, чтобы его вытащить оттуда? Трещина вся покрыта снегом, и только небольшая дыра зияет на месте падения. Террай кричит:
– Э-гей! Э-гей! Ляшеналь!
Заглушённый толстым слоем снега и льда, до нас доносится голос. Разобрать слова невозможно.
– Э-гей! Ляшеналь!
Террай резко дергает веревку, на этот раз мы слышим!
– Я здесь!..
– Цел?
– Цел! Здесь можно ночевать! Спускайтесь! Случилось чудо! Никогда у нас не хватило бы сил, чтобы
вырубить во льду защищенное от ветра убежище. Не колеблясь, Террай прыгает в трещину. Звонкое "давай!" сигнализирует о его успешном приземлении. В свою очередь соскальзываю вниз – настоящий бобслей! Меня несет по кривому, очень крутому туннелю длиной метров десять, вылетаю на большой скорости в пещеру и плюхаюсь на дно. Рывком веревки даю знать Ребюффа, что он может спускаться.
Вокруг царит ужасный холод. Пещера сырая, стены ее слезятся. Прижавшись друг к другу, мы с трудом умещаемся на свежем снегу, покрывающем дно. С потолка свешиваются сосульки. Обломав несколько штук, ухитряемся
немного увеличить свободное пространство над головой. Сосем кусочки льда: мы давно уже ничего не пили.
Таково наше убежище на эту ночь.
По крайней мере, здесь мы защищены от ветра, и температура не понизится намного. Сырость чрезвычайно неприятна. Устраиваемся в темноте насколько возможно. Как на всяком биваке, снимаем ботинки, иначе стиснутые пальцы немедленно замерзнут. Террай расстилает спальный мешок и устраивается с относительным комфортом. Мы надеваем на себя все теплые вещи. Чтобы не соприкасаться со снегом, я усаживаюсь на киноаппарат.
Прижимаемся друг к другу, пытаясь найти такое положение, при котором теплота наших тел суммировалась бы без потерь. Однако мы непрестанно шевелимся.
Сидим безмолвно: движение требует меньших усилий, чем слова. Каждый замыкается в себе. Террай растирает ноги Ляшеналю. Ребюффа чувствует, что у него тоже замерзают ноги, но находит в себе силы растирать их. Я сижу неподвижно, бездумно. Ноги и руки у меня продолжают замерзать, но что делать? Стараюсь не думать о боли; свернувшись в клубок, пытаюсь забыть о времени, забыть о холоде, который предательски проникает в каждую клетку, делая тело нечувствительным.
Террай делит свой спальный мешок с Ляшеналем. Он прячет ступни и кисти друга в драгоценный пух и одновременно продолжает растирание.
"Во всяком случае, обморожение дальше не пойдет", – думает он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93