Но здесь сохраняется эта бдительность, и – искушение опять отскакивает. «Написано также» – и какая высокая свобода выражается в том, что это не просто отпор, который означал бы еще некую связанность, но ответ, порожденный чистотой самого сердца и утверждающий общий для всех долг. «Не искушай Господа Бога Твоего».
Противник еще раз собирается с силами: вот вершина горы и расстилающаяся слава мира. И она будет принадлежать тому, кто воистину способен господствовать! Как должны взыграть сила духа, достоинство возвышенной личности и воля к власти! Нежнейшая и мощнейшая восприимчивость самого живого из когда-либо бившихся сердец, – как должна была она почувствовать драгоценность мира, сладко и мощно вливающуюся в кровь и взывающую ко всем силам, способным охватывать и обладать, образовывать и творить: то величие, которое Ты есть, которое Ты в себе чувствуешь – куда хочешь Ты его направить? В несостоятельность мелких людей? В тупость благочестивых? В миссию странствующего проповедника? Разве не видишь Ты славу вокруг мирового престола? Ты же Владыка! Величие и задачи Владыки ожидают Тебя! Небывалая приманка! Но только ценой ее было бы отпадение от Бога. «Все это дам Тебе, если, падщи, поклонишься мне». Речь идет теперь о последнем «или – или». И раздается последний окончательный ответ: «Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Тогда диавол отходит от Него. Лука говорит: «до времени» (Лк 4.13).
Иисус же возвращается к людям; следуют тихие дни, предвестники будущего великолепия. Но вскоре люди начинают приходить к Нему.
Как прекрасны мирные эпизоды, о которых рассказано в начале четвертого Евангелия. Например, Иоанн стоит, а Иисус проходит мимо, и Креститель указывает на Него: «Вот, Агнец Божий». Два ученика слышат это и идут за Иисусом. Он же оборачивается, видит, что они идут за Ним, и спрашивает: «Что вам надобно?» Они не знают, что сказать, и отвечают:
«Учитель, где живешь? Он говорит: „Пойдите и увидите“. Они идут с Ним, видят, где Он живет, и остаются на весь вечер. И это были Андрей и Иоанн.
С какой мощью жизнь Иисуса проявляется в этих событиях! Из полноты и величия многолетнего молчания выступает смирение и включается в определенный порядок. Небо над Ним разверзается, Дух нисходит и голос Отца говорит о Его вечном благоволении. От Иордана Иисус уходит в одиночество пустыни. Перед ним встает искушение, и, собственно, нельзя даже сказать, что оно преодолевается: выясняется просто, что никакое искушение не может устоять перед этой божественной свободой. Затем следует возвращение в установленный круг посланничества и спокойное ожидание, пока не придет час начала.
6. Промежуточное время
От возвращения Иисуса из одиночества пустыни до начала Его проподведничества, т.е. между искушением и первым благовествованием, пролегает период, краткий, как одно мгновенье. Все заключено в настоящем. Его детские и юношеские годы не простирают больше над ним своего покрова, а деятельность и борьба на поле исторической действительности еще не началась. Создается впечатление, что на короткое время Иисусу предоставлена полная свобода. Как только Он начнет благовествовать, каждое слово будет вызывать ответ, каждый поступок повлечет за собой поступок; действие будет переплетаться с противодействием, и станет образовываться тот переплет исторических событий, который охватит Его и уже не выпустит до свершения Его судьбы... Пока Он движется на свободе.
На Нем – сошедшая при крещении полнота Духа. Она течет на Него, цветет в Нем. Дух желает действовать и творить, стремится выявиться в словах и делах, ищет водительства и борьбы, но теперь, в этот краткий час, у Него еще нет направленности. Он изливается, цветет, Он просто дан, преисполненный Самим Собой и бесконечными возможностями.
Здесь мы можем, пожалуй, задержаться на мгновение и освоиться с одним обстоятельством, которое чаще всего забывается. По привычке считают само собой разумеющимся, что Иисус прожил лишь немногим больше тридцати лет. Мы знаем Его, как Распятого, умершего после краткого периода деятельности. Но то, что это так случилось, вовсе не разумеется само собой. Правда, Он сказал, что «так надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою» (Лк 24.26), но это «надлежало» в силу любви, и любви божественной. В остальном же это совсем не должно было быть в обязательном порядке; напротив, чудовищным, ужасным, непостижимым было то, что этот образ, неисполненный всех божественных возможностей, был сокрушен по истечении такого короткого времени! Разве не должны были и дальше оставаться в силе слова: Он «преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков»? Не будем слишком отважно говорить о «неизбежном». Кто имеет право утверждать, что человек настолько недоступен всему идущему от Бога, что его встреча с Богочеловеком неизбежно обрекала Богочеловека на смерть? А если бы народ принял Его... Если бы Он мог и дальше «преуспевать в премудрости и возрасте и в любви», до сорока, до шестидесяти, до восьмидесяти лет, до самой глубокой старости, – какая только человеческая и божественная слава не была бы явлена? Иисус в возрасте Авраама, в возрасте Моисея! Конечно, христианское мышление, предупрежденное о таинственности путей Божиих, и здесь останавливается. Но все же оно имеет право заходить настолько далеко, чтобы почувствовать беспредельность любви, отдавшей себя в жертву!
Странным образом именно Иоанн, «метафизик», дает нам возможность участвовать в переживании этого мгновения свободной полноты, – хотя это и не покажется странным, если вспомнить, что он был тот, «которого любил Иисус» (Ин 13.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36