Только иногда идиллия нарушалась: где-то скрипела
телега, лошадь пыталась ржать, и слышался матерный шепот, вразумляющий
непокорное животное.
Штабные, комиссар Струмилин и марсианин расположились неподалеку от
колонны, уже в самом болоте, так что под ногами чавкала и выдыхала,
отпуская сапог, мясистая жижа.
- В моем распоряжении имеется особая сила, такое силовое поле, -
объяснял марсианин Струмилину. Остальные тоже слушали крайне внимательно,
стараясь не пропустить ни одного слова перебежчика. - Так вот, это поле
окружает меня со всех сторон. Ни пуля, ни осколок не пройдет через
невидимую защиту. Вот смотрите, я расширяю сферу действия поля.
Мягкая сила потащила людей в разные стороны, и не так, как тащит
полицейский, с треском за шиворот, а как влечет крупная и ленивая морская
волна.
- А теперь наоборот, - негромко сказал марсианин, и та же сила
поставила людей на прежние места.
- Вот эта сила ляжет вам под ноги через болота. По этой дорожке вы
проследуете километра три через самую топь, а дальше сами выберетесь, не
маленькие. Там уже можно. Все ясно?
Все молчали, потому что ясного, признаться, было мало.
- Ну! - пронзительно крикнул марсианин.
Тонкий луч, шипя, скользнул поверх окошек стоячей воды, от которой
тотчас повалил густой ядовитый пар, и в клубах пара высветилось тонкое,
как папиросная бумага, полотно обещанной дороги. Захрипели кони, закричали
ездовые. Только полк по-прежнему молчал.
Струмилин, не оглядываясь, шагнул к прозрачной ленте, поставил на нее
ногу, пробуя каблуком на крепость, а потом прыгнул и, осыпанный искрами,
оказался на ней во весь рост.
- А кони не провалятся? - спросил кто-то над ухом марсианина.
- Позаботьтесь, чтобы немедленно началась переправа, - отрезал
перебежчик.
Через минуту рядом с ним никого не осталось. Полк глухо заворочался в
темноте, перестраиваясь в походные порядки, и вот уже первое отделение
встало у самого края лунной дорожки, пропуская вперед себя повозки с
ранеными, походные кухни, прочую колесную движимость.
- Давай, давай, - шептали сами собой губы марсианина в спину уходящих
людей.
- Попрощаемся, - сказал Струмилин совсем рядом в темноте.
Марсианин вздрогнул. Они подошли к краю полотна.
- А для себя-то этой энергии останется? - спросил комиссар.
Марсианин промолчал.
- Ну, руку, товарищ! - сказал комиссар.
Последний из отрядов скрывался в клубах дымящегося болота. И взгляды
двоих встретились последний раз в этой жизни.

Рано утром после сильнейшего артиллерийского обстрела части
белогвардейцев, рота за ротой, вошли в зону, еще вчера удерживаемую полком
балтийцев.
Под барабанный бой, с развернутыми знаменами наперевес, с
щеголеватыми, молоденькими офицериками впереди, готовыми схватить пулю в
живот - ах, чубарики-чубчики, за веру, царя и за другие опустелые, как
дома в мертвых городах, идеи, - двигались плотные каре, одетые и обутые на
английский манер. Вот так, с барабанным боем, и уперлись в край трясины,
не встретив никакого противника. На том этот маленький эпизод великой
эпопеи гражданской войны и получил свое окончание.
Разумеется, факт необъяснимого исчезновения крупного соединения
красных вызвал определенную растерянность в штабе золотопогонников. Ни
одна из гипотез не могла толком объяснить, каким дьявольским способом
сумел противник организовать марш через гнилую топь вместе с ранеными и
обозом.
- Это все штучки комиссара Струмилина, - говорил полковник Радзинский
приглашенным на чай офицерам. - Как же-с - личность известная. Удивительно
находчивая шельма. Трижды с каторги бежал, мерзавец, из этих же краев.
Накопил опыт. А в прошлом году, господа, обложили его в доме, одного. Так
он, сукин сын, умудрился первым выстрелом нашего боевого офицера,
штабс-капитана фон Кугеля, царство ему небесное, уложить. И в ночной
неразберихе, господа, верите ли, взял на себя командование этими олухами,
что дом обложили. Ну, конечно, дым коромыслом, пальба, постреляли друг
друга самым убедительным образом, смею вас уверить. А самого, канальи, в
след, конечно, простыл. Вот и теперь...
Тщательный осмотр брошенного лагеря ничем не помог в расследовании
обстоятельств дела. Ни раненых, ни живых, только один труп, брошенный
взрывной волной далеко от землянки, обратил на себя внимание дежурного
офицера прекрасным покроем одежды и белоснежными, модельной работы
сапогами.
- Закопать, - равнодушно приказал офицер, и приказание его было
немедленно исполнено.
Вот такими и получились финальные кадры многосерийной художественной
хроники, скроенной на потребу марсиан. Безрадостная могилка, выдолбленная
в вечной мерзлоте, молодцеватый офицер около, а в могилке сам режиссер
фильма, марсианин образца 1919-го.
Приходится ли сомневаться, что доставленная по месту назначения лента
имела громадный успех? Ведь далеко не каждый из режиссеров посягнет на
собственную жизнь ради того, чтобы в сюжете все шло по его собственному
желанию, и, уж конечно, не пожертвуют ею как раз те, чья смерть не вызвала
бы в наших сердцах печали. Тут нужен особый размах души, яркое понимание
счастья.
Между прочим, заключительные кадры должны были бы отчетливо передать
еще один психологический феномен. Печаль, от которой марсианин не мог
оторваться даже на скоростях междупланетной ракеты, бесследно испарилась с
его лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10