Ибо Юрген обнаружил, что неведомо как он должным и соответствующим образом женился на королеве Анайтиде, приняв участие в Разрывании Завесы, что на Кокаине являлось брачной церемонией. Его прежние отношения с госпожой Лизой, конечно, не имели законного статуса на Кокаине, где церковь не была христианской, а Закон гласил: «Делай то, что, по-твоему, хорошо».
– Значит, находясь в романских странах, – сказал Юрген, – нужно быть романтиком. Но, определенно, это доказывает, что никто не знает, когда попадется в ловушку добропорядочности; и никогда еще молодой красивый малый не женился на величественной королеве с меньшей преднамеренностью.
– Ах, мой милый, – отозвалась Анайтида, – нами правит перст Судьбы.
– Мне не совсем нравится такая фигура речи. Кажется слишком тривиальным управляться каким-то пальцем. Нет, не вполне лестно называть то, что побуждает меня, пальцем.
– Тогда длинной рукой совпадения. – Намного более подходяще, любовь моя, – благодушно сказал Юрген. – Звучит более достойно и не ранит мое самолюбие.
Эта самая Анайтида, которая являлась королевой Кокаина, была изящной высокой смуглой женщиной, стройной, миловидной и весьма неугомонной. С самого начала ее новый супруг был поставлен в тупик ее рвением, а вскоре оно начало его раздражать. Он застенчиво отказывался понимать, как кто-то может быть настолько без ума от Юргена. Это казалось неблагоразумным. А в более страстные мгновения эта мифическая личность его решительно пугала. Ибо подобные восторги могли лишь неприятным образом напомнить паучиху, которая заканчивает такие увеселения пожиранием своего партнера.
«Быть любимым в такой манере весьма лестно, – обычно размышлял он, – и опять-таки я же Юрген, ни у кого не требующий форы. Но даже при этом я смертен. Ей следует это помнить хотя бы из простой справедливости».
К тому же, ревность Анайтиды, в большей степени лестная, в той же степени не лезла ни в какие ворота. Она подозревала всех, похоже, уверенная, что любая грудь вынашивает безумную страсть к Юргену и ему ни на миг нельзя доверять. В общем, как искренне признавал Юрген, его поведение со Стеллой, этой родившейся под несчастливой звездой йогиней из Индавади, в сущности, открывало, если посмотреть с особой и совершенно бессовестной точки зрения, некую грань, которая, будучи выделена поспешно судящими людьми, могла бы, вполне вероятно, показаться, хотя и достаточно отдаленно, приближающейся в некоторых отношениях к временному забвению Анайтиды, если на самом деле где-нибудь есть настолько умственно ущербные люди, чтобы найти подобное забвение постижимым.
Но самой главной, по-настоящему важной особенностью, которую Анайтиду нельзя было заставить понять, являлось то, что она мешала своему супругу в том, что, в действительности, было философским экспериментом, обязательно проводимым в темноте. Мантры, необходимые для шакти-содханы, всегда исполнялись в темноте: это всем известно. Что касается остального, эта Стелла делала голословные заявления. Из соображений простой беспристрастности она имела право на возможность доказать их, если б могла. Поэтому Юрген продолжал обращаться с ней честно. Кроме того, зачем говорить об этой Стелле после отмщения, настолько зрелищного и тщательного, как то, к которому скоропалительно прибегла Анайтида? Зачем возвращаться к теме, которая отвратительна для Юргена и явно раздражает самую дорогую мифическую личность всех легенд? Вполне ли это честно по отношению ко всем заинтересованным особам? Вот так чувственно изложил это Юрген.
Все же он искренне обожал Анайтиду. Не считая ее эксцентричности, вызываемой страстью, она была благородным и добрым созданием, хотя, по мнению Юргена, до некоторой степени недалеким и ограниченным.
– Любовь моя, – обычно говорил он ей, – ты, кажется, решительно не способна держаться в стороне от добродетельных личностей! Ты всегда выискиваешь людей, которые стремятся быть прямыми и открытыми, и ты вечно составляешь планы, как этих людей отвлечь. Но зачем о них беспокоиться? Какая тебе нужда растрачивать себя и посвящать все свое время подобному обращению в собственную веру, когда можно было бы заняться более приятными делами? Ты должна научиться, из справедливости как к самой себе, так и к другим, терпимости и признать, что в смешанной природе человека тяга к порядочности склонна то и дело развиваться, какими бы ни были твои предпочтения.
Но Анайтида имела высокое мнение о своей миссии и просто сказала, что Юргену не следует легкомысленно говорить о подобных материях.
– Я была бы намного счастливее, оставаясь дома с тобой и детьми, – говорила она, – но чувствую, что это мой долг…
– Во имя Небес, долг кому?
– Пожалуйста, не употребляй таких отвратительных выражений, Юрген. Это мой долг силе, которой я служу, – мой самый главный долг моему творцу. Но, боюсь, у тебя нет религиозного чувства. И это меня весьма огорчает.
– Но, моя милая, ты же совершенно уверена в том, кто тебя создал и с какой целью. Вы, мифические существа, созданы в Мифопоэтический век извращенностью древних языческих народов. И ты служишь своему творцу преданно. Совершенно так, как и должно быть. Но у меня нет подобной достоверной информации о моем происхождении и предназначении в жизни. Я, в любом случае, похоже, не имею природного дара к развлечениям. Я не принимаю этого всем сердцем, и таковы факты, которым нам приходится смотреть в лицо. – Тут Юрген обнял ее. – Моя милая Анайтида, ты не должна думать, что с моей стороны это обыкновенный эгоизм. У меня с рождения не хватает чего-то, что необходимо любому, кто стремится быть таким же заблуждающимся, как и большинство людей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92