— ответил Суворов.
Он в самом деле считал. Ключницу он взял на замечание давно. На
досуге пересчитал, сколько бывает зерен в гарнице житаря.
— Сто восемьдесят четыре... пять... шесть... А ты, жадюга! Все ей еще
мало! Кш! Кш! — закричал он на хохлатку.
Василий Иванович поднял палочку и швырнул в кур. Они всполошились и
разлетелись. Хохлатка вскрикнула, но не перестала клевать.
— Сто девяносто пять... шесть... семь...
В эту минуту ко двору подскакал верховой, соскочил с коня, привязал
его к воротному кольцу и, сняв шапку, подал боярину письмо.
Взглянув на печать, Суворов узнал, что письмо от Ганнибала. Василий
Иванович вскрыл пакет, пробежал письмо и велел нарочному идти в приспешную
и сказать, что боярин приказал поднести ему вина.
Забыв про кур, Василий Иванович вошел в дом. В горнице Александр
читал матери вслух из толстой книги в кожаном переплете житие благоверного
князя Александра Невского. На полу возилась с лоскутками Аннушка, наряжая
деревянную куклу.
— Оставь читать! — торжественно произнес Василий Иванович. — Ты
стоишь у меты* своих желаний.
_______________
* М е т а — цель.
Он прочитал матери и сыну письмо. Генерал писал, что премьер-майор
Соковнин снизошел к просьбе Василия Ивановича — прошение Суворова уважено.
«По сему господа полковые штапы* тысяча пятьсот сорок втором году
октября двадцать второго дня приказали недоросля Александра Суворова
написать лейб-гвардии Семеновский полк в солдаты сверх комплекта, без
жалованья и со взятием обязательства от отца его отпустить в дом на два
года. Он, недоросль Александр Суворов, имеет обучаться во время его в
полку отлучения на своем коште указным наукам, а именно: арифметике,
геометрии планов, тригонометрии, артиллерии, части инженерии и
фортификации, тако ж из иностранных языков да и военной экзерциции
совершенно, и о том, сколько от каких наук обучится, каждые полгода в
полковую канцелярию для ведома репортовать».
_______________
* П о л к о в ы е  ш т а п ы — полковое начальство: члены штаба
полка.
По-разному приняли известие, полученное от Ганнибала, Александр и его
мать.
Едва дослушав письмо до конца, Александр захлопнул книгу, закричал
петухом, запрыгал по горнице, затем кинулся обнимать отца, хотел выхватить
у него письмо, чтобы самому прочесть, за что получил подзатыльник.
Александр выпрямился и, стоя с протянутой рукой посреди комнаты,
возгласил:
— «Цазарь, стоя на берегу Рубикона и обратясь к приятелям, между
коими был славный Азинний Полоний, сказал им: «Мы еще можем вспять
возвратиться, но если перейдем сей мосточек, то надобно будет предприятие
до самого конца оружием довести. Пойдем же, куда нас зовут
предзнаменования богов и несправедливость супостатов наших. Жребий
брошен».
— Ах ты, Аника-воин! — с горестной насмешкой воскликнула мать. — Да
ты погляди на себя в зеркало, какой ты есть Юлий Цезарь!
Александр растерянно взглянул на мать и повернулся к зеркалу, откуда
ему в глаза глянул не Юлий Цезарь в уборе римского всадника, а
растрепанный, в затасканном тулупчике, невзрачный мальчишка с рыжеватой
челкой, спущенной на лоб.
Александр отвернулся от зеркала, кинулся к матери и припал к ней,
спрятав голову в ее коленях... Плечи его сотрясались: казалось, он плачет.
Мать, обливаясь слезами, приглаживала вихры сына. Аннушка бросила
куклу и громко заплакала. Отец приблизился к жене, опустился рядом на
скамью, обнял ласково, пытаясь ее «разговорить»:
— Полно-ка, матушка. Голиафа мы с тобой не породили. Эка беда! Не все
герои с коломенскую версту. Принц Евгений Савойский тоже был мал ростом,
но совершил великие дела. А звали его «маленький попик». Вот и тебя зовут,
сынок, барабошкой. Одно скажу тебе, Александр: у человека два портрета,
две персоны бывают — внутренняя и наружная. Береги, сынок, свою внутреннюю
персону — она поважней, чем наружная. Будь такой, каков есть. Не для чего
нам в зеркало глядеть. Мы не бабы.
Авдотья Федосеевна оттолкнула мужа:
— Поди прочь, Василий Иванович! Чует сердце мое: сложит Сашенька в
поле буйну голову!
Василий Иванович встал со скамьи:
— Не все воины, матушка, на поле брани погибают. Некий филозоф, когда
его спросили, что он почитает более погибельным: бездны ли земные, пучины
ли морские, хлады несносные, жары палящие, поля бранные или мирные пашни,
ответствовал тако: «Не утлая ладья среди бушующего моря, не скользкий край
пропасти, не поле брани, а ложе ночное — самое смертное и опасное место
для человека, ибо больше всего людей в кровати своей помирают. Однако мы
каждый вечер в постель без боязни ложимся».
— А чего до поры до времени натерпится в учении солдатском? Сам ты
Петровой дубинки не пробовал? А Ганнибал? А Головин Василий Васильевич?
Чего-чего он не вытерпел! Чуть ума не лишился, горячкой занемог...
— Да, немало Василий Васильевич в Морской академии натерпелся!
— Вышел в отставку, — продолжала причитать Авдотья Федосеевна. —
Кажись, ладно. И тут опять поганый немец Бирон его взял. Чего не
натерпелся Василий Васильевич в руках палача: на дыбу его подымали, под
ногами огонь разводили, лопатки вывертывали, по спине каленым утюгом
гладили, кнутом били, под ногти гвозди забивали... Господи боже мой! И за
что?
— Не стращай сына, мать. Сие время перестало. Бирона нет, а у нас
ныне царствует дщерь Петрова, кроткая Елисавет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18