– Я не смогу так думать.– А я не смогу быть с вами прежней. К этому возврата нет!– Я виноват, Лена, признаю свою вину. Не будь так сурова. Я много пережил за эти несколько месяцев, настрадался сверх всякой меры…Смородина, смерив его насмешливым взглядом, прошла и села на свое место.– Мне нет надобности, быть с вами суровой. Я говорю с вами как с любым другим.– Лена, ну, зачем такое упрямство?– Это не упрямство. Это нечто большее, что трудно выразить словами.Пронин не нашелся, что ответить. Отказ Смородиной от примирения совершенно его ошеломил.– Ты очень изменилась за это время, Лена.– Обстоятельства вынудили измениться.– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?– Не понимаете? Ну, что ж, я не собираюсь говорить намеками. Время показало, что мы разные люди.– На каком основании ты сделала такой вывод?– Я убедилась в этом после того урока, который вы мне преподали.Пронин на мгновение запнулся.– Нет, Лена, ты не права. Послушай меня. Я признаю, что несправедливо приревновал тебя к Гасанзаде. Я прошу у тебя прощения. Скажи, что я должен сделать, чтобы ты поверила мне? – У Пронина развязался язык, он разгорячился, сам того не замечая, Смородина это тотчас заметила, но осталась по-прежнему сдержанной, ни на миг не теряя хладнокровия. Спокойно подошла она к окну, отодвинула марлевую занавеску; скосив глаза, выглянула наружу.– Похоже, ты не со мной разговариваешь, а кого-то ждешь?Смородина, опустив занавеску, повернулась к Пронину:– Мне вовсе не безразлично, что подумают о нашей долгой беседе любопытные люди… Ну, ладно, не это я хотела сказать… Вы говорите, что виноваты… Но вы признались еще не во всех ваших делах…– Я ревновал тебя к другому, вот и все. Если знаешь обо мне еще что-то, скажи.– Я бы хотела услышать об этом от вас.– Я виноват в том, чего сам не ведаю?– Если не хотите признаться, я вам напомню.– Если знаешь за мной что-то еще, пожалуйста.И Пронин с искренним недоумением смотрел на нее, втайне надеясь, что Лена заговорит о том, чего на самом деле не было и быть не могло, и он легко докажет ей, что она ошибается и сейчас, и во всех других случаях.Но то, что она сказала, поразило его.– Николай Никанорович, я хотела бы знать, почему тогда, после первых боев, Гасанзаде не был представлен к награде? Почему его обошли? Ведь наградные вы составляли?Смородина смотрела на него в упор, словно гипнотизировала. Подполковник замер в изумлении: "Я никому об этом не рассказывал. Откуда ей это известно? Догадалась сама, или?.."– Вы что, мстили тогда лейтенанту? Из-за меня?– Нет, я не мстил. Рано было его представлять.– Но ведь командир полка считал, что надо?– Ты неправа. О мести я не думал.– Не упорствуйте в неправде, товарищ подполковник. Я и тогда почему-то с подозрением отнеслась к некоторым вашим поступкам. И оказалось, что была права…У Пронина пересохло в горле.– Было такое дело… Да, признаю.– А говорите, что, кроме ревности, ничего другого за вами нет. Я уже не говорю о письме, которое вы мне прислали.– Лена, клянусь тебе: все, что там написано, чепуха! Я ни с кем не встречался! Никого у меня, кроме тебя, не было и нет! Написал, чтобы досадить тебе. Если не веришь, можешь хоть сейчас поехать в госпиталь и все разузнать.– Если бы я была вашей законной женой, и то до такого не опустилась бы! Да о чем речь? Встречались вы с кем или нет – это меня совершенно не касается, и давайте на этом закончим наш разговор.– Но ты не дала мне окончательного ответа.– По-моему, окончательный ответ ясен.– Значит, ты никогда и не любила меня. И все, что ты сейчас говоришь только предлог для разрыва.– Что я могу сказать? Пусть будет по-вашему!В последних словах Смородиной Пронину почудилась надежда, поэтому, поднявшись и надев фуражку, он не спешил уйти. Прошелся рукой по пуговицам гимнастерки, поправил пряжку ремня. Ему казалось, что, увидев, как он огорчен, Лена смягчится, скажет: "Не уходи". Но желанных слов он не услышал – Смородина сидела за столом с таким видом, словно хотела сказать: "Ну, кто следующий?" "И зачем я только пришел сегодня? – думал Пронин, берясь за скобу двери. – Может, попал под горячую руку? Пришел бы в подходящий момент, может, по-другому бы встретила. Столько ждал, столько выбирал время для встречи, и вот… Нет, не надо было сегодня приходить", подумал он и взглянул на Смородину.И в тот же момент Лена подняла голову от стола.– Когда я решила соединить свою жизнь с вашей, я представляла вас совсем другим. Открытым, честным, прямым!… Жизнь показала, что я ошиблась. Поэтому будет лучше, если мы расстанемся сразу. Не буду скрывать… – Голос ее дрогнул, на глаза навернулись слезы, она замолкла на мгновение, и, чтобы не показать Пронину слез, отвернулась к стене: – Не буду скрывать, у меня был от вас ребенок…– Ребенок!.. – повторил Пронин и сел на стул, словно внезапно обессилев.– Я не раз пыталась поговорить об этом с вами, а вы не пожелали даже меня видеть… Что оставалось делать? Ребенок был бы… А его нет. – Глаза Лены наполнились слезами, и, уже не скрывая слез и не отворачиваясь больше, она сказала: – Теперь у меня ничего не осталось от моей любви к вам, и нас уже ничто не связывает. – Смородина с трудом сдерживала себя. Теперь вы свободны, Николай Никанорович. И прошу вас: оставьте меня одну.Пронин ушел, не попрощавшись. 2 Оправившись от раны, полученной под Котельниково, Густав Вагнер явился за новым назначением. Несколько месяцев он служил в штабе сухопутных войск, инспектировал армейские части на Восточном фронте, писал толковые и обстоятельные донесения и ждал новых распоряжений. Ему нравилась его новая должность: он не нес никакой персональной ответственности за состояние войск и за исход той или иной операции и мог не беспокоиться за свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121