Ни на день. Я подумала, что, может быть, отцу и стоило уехать ненадолго оттуда. Уехать через не хочу. Уехать, чтобы преодолеть свое прошлое, которое тяготит его уже много лет. Внезапно сквозь эту мысль проступила другая — он просто хочет увидеть меня. Он едет туда, где живу я.
В религии моих родителей практически не существовало никаких табу, но я уверена, что основатель общины отпустил отца с легким сердцем именно потому, что у этой поездки была однозначная цель — встреча со мной.
«Наверное, отец хочет уговорить меня вернуться…»
В глубине души я боялась, что отец решил забрать меня обратно. Если бы он приехал в Токио до того, как я познакомилась с Акирой, — я просто не стала бы встречаться с ним. И знаете почему? Потому что насколько я была удалена от общины физически, настолько я принадлежала ей ментально, душевно. Я знала, что, если бы отец приехал ко мне, я бы извелась слезами и впала в депрессию за время, проведенное вместе с ним.
Если ты переезжаешь от родителей или выходишь замуж — это не значит, что ты приобретаешь независимость или личную свободу. Вовсе нет. Я встречала огромное количество людей, которые и после свадьбы, и после рождения ребенка жили в тени своих родителей, тащили на себе тяжкий груз родительского влияния. Я не говорю, что это плохо, но, на мой взгляд, это не имеет ничего общего с личной свободой и независимостью.
Мне стало это ясно лишь после того, как я познакомилась с Акирой. Не потому, что мы стали прекрасной парой или счастливой семьей — я не собираюсь рассказывать вам сентиментальную повесть наших с Акирой «семейных» взаимоотношений. Просто в какой-то момент мне стал понятен истинный смысл одиночества. Грустная правда, что, кроме меня самой, у меня нет никого. Казалось бы, у меня есть и папа, и мама, есть деревня, есть наша с Акирой комната… Но нет никого, кто мог бы подумать обо мне так, как я думаю о самой себе. Нет никого, кто мог бы принять за меня безошибочно верное (для меня самой) решение.
Я не могу толком описать это чувство.
Мой дом — это я сама. Два в одном, неотделимые друг от друга, как неотделимы прекрасная синева предутреннего неба и не менее прекрасная утренняя заря, приходящая на смену этой синеве. Что-то в этом роде.
Если бы я поняла это с самого начала, я не стала бы уезжать из деревни. Побег из общины стал бы бессмысленным, ненужным действием. Но это знание пришло ко мне только после переезда в Токио, после встречи с Акирой. Короче, я пришла к выводу, что лучше оставаться здесь, в городе.
Отец сказал, что в воскресенье, десятого апреля, он будет ждать меня перед храмом Бзнтэн, на берегу озера Синобазу в парке Уэно. Я думаю, он выбрал это место потому, что в прошлом мы часто ходили в этот храм втроем: папа, мама, я.
Как и следовало ожидать, с самого утра я была сама не своя. Мне было страшно идти на встречу с отцом. Я приткнулась было к спящему Акире, но он раздраженно выпихнул меня из кровати. Потом я разбила тарелку и горько плакала на кухне, а уже через несколько минут истерично хохотала над дополнительным выпуском программы «Смейся, кто может», физически ощущая болезненную непоследовательность своих действий. Я не совсем понимала, что делаю. И хотя сначала я собиралась пойти одна, я вдруг почувствовала себя так плохо — пересохло в горле и стало трудно дышать, — что в конце концов попросила Акиру пойти со мной. Мне казалось, что его присутствие станет гарантией того, что я буду вести себя более или менее пристойно. Моя просьба: «Умоляю, проводи меня до Уэно» неожиданно возымела действие, и Акира — домосед и мизантроп — согласился меня проводить. Всю дорогу до Уэно мы шли, взявшись за руки.
По весеннему озеру бесшумно скользили лодки. Тяжелое пасмурное небо, все обложенное облаками, низко нависло над водой. Мы пришли на двадцать минут раньше, чем договаривались, но отец уже стоял перед храмовыми воротами.
«Как-то все слишком просто», — с чувством неудовлетворенности подумала я.
Отчего-то мне никак не удавалось заставить себя подойти к отцу. Из укрытия я разглядывала его фигуру на фоне храма. Акира стоял рядом, все так же держа мою безвольную руку в своей, даже не пытаясь вытолкнуть меня навстречу отцу. Чем больше я смотрела на отцовский серый плащ, на его стоптанные черные туфли, полысевшую голову и характерную осанку, тем больше мне казалось, что я вот-вот сойду с ума
Неожиданно начался дождь. Крупные капли с силой посыпались с неба.
«Наверное, все лодки сейчас плывут по направлению к берегу», — вспомнилось мне вдруг озеро, невидимое из моего укрытия. Отец ждал меня, так и не раскрыв зонта, который держал в руке. Густой коричневый цвет храмовых построек, как бы дымясь и скрадывая пространство, клубился за спиной. Поблекшие разноцветные лавки грустно мокли под дождем. Отец стоял неподвижно, лишь взгляд его метался в поисках меня. Я видела его брови — полумесяцем, как и мои…
Неожиданно Акира жалобно сказал, почти пропел:
— Твой папа, старый Бэнтэн и голуби — все намокает под этим дождем.
И тогда я подумала, что так оно и есть, и вышла из укрытия со словами: «Папа, папа». Я не плакала. Отец, увидев меня, радостно засмеялся, так что его глаза превратились в щелочки. Акира представился и сказал, что, пожалуй, ему пора возвращаться домой. Но мы силком потащили его поужинать вместе с нами. Отец передал мне мамино варенье. Вопреки моим ожиданиям, он не уговаривал меня вернуться. И я подумала, что, наверное, когда-нибудь в будущем я смогу поехать погостить у родителей в деревне. Мысль о том, чтобы поехать в гости, раньше даже не приходила мне в голову. Видимо, я слишком боялась возвращения в общину.
1 2 3 4 5 6