В станице ещё легко по обличью определить род занятий человека, не то что в городах, где давно уже стёрлись какие-либо грани — смотришь на человека и не можешь понять: работает он или нет.
Пока Федор забивал гвоздь и навешивал умывальник, девушка убежала и тотчас вернулась, обёрнутая до ушей мягким банным полотенцем, с табуреткой и тазиком в руках. Федор помог установить табуретку на неровном грунте, а она поставила сверху тазик и сказала снисходительно:
— Принесите уж заодно и воды…
Как тут не подчиниться?
Над срубом колодца теперь не было ни ворота, ни журавца — всё поломалось за шесть лет, и даже сруб подгнил, но ремонтировать никто не хотел, да и не было смысла: жильцы нового барака со дня на день ждали водопровода и к колодцу ходили каждый со своим ведром и верёвкой.
Доставать воду таким образом тяжело и неудобно. Ведро то и дело цепляет краем за выступы каменной кладки, плескается. Но Федор всё же добыл нужное количество. И когда наливал в жестяной умывальник, разом опрокинул неполное ведро. Хотелось непременно выкинуть что-нибудь игривое, чтобы девица взвизгнула.
— Порядок! — с шиком захлопнул он крышку умывальника.
— Спасибо, — сказала она, отряхиваясь.
— Не стоит. Может, скажете, как вас?
Она засмеялась, зябко стягивая на груди махровое полотенце, и в улыбке её почудилась Федору обидная снисходительность.
— Ксана, — подала она руку.
Ясно. Именно такое имя и должно быть. Каждому времени — свои особые имена. Именно Ксана. Лучше и не придумаешь. Звучит округло, и шелковистый оттенок, как у ангорской кошки.
Он испытал жгучую потребность назваться каким-нибудь Кириллом или Стасом (моднее сейчас не было), но в станице такой лёгкий обман был бы верхом нахальства. Он мягко пожал ей ладошку:
— Федор.
И больше ничего не сказал, на первый раз и этого за глаза. Старинное имя, но оно тоже звучит. Вроде как Теодор Драйзер. Пускай Ксана посоображает на досуге, кто он такой, а вечерком они кое-что уточнят для ясности.
Взял пустое ведро и, отогнув ветки, пошёл к колодцу.
На порожках стоял красный петух. Он посторонился, всплеснув крыльями, когда Федор, пританцовывая и крякая, промчался мимо.
Кума Дуська поставила сковородку с жареной картошкой на стол, неодобрительно вздохнула:
— Чего же ты, Федя… Рази ж это порядок — трехвершковый гвоздь в алычу-то? Она ж как раз цветёт!
— А-а! — отмахнулся он. — Она теперь все равно к самому общежитию отошла, попробуй обереги…
Кума Дуська ничего не сказала.
А картошка у неё была хорошо поджарена. Давно уж Федор не ел такой вкусной картошки!
В старом правлении колхоза теперь разместились ясли, а новую совхозную контору с широкими, глазастыми окнами без привычных переплётов, а заодно и все складские помещения возвели на выгоне, за станицей.
Были на этот счёт какие-то соображения у нового директора. То ли хотел приблизить управление к плантациям розы, то ли удалить общественные склады, чтобы виднее было, кто и зачем ходит сюда по вечерам. Такая перестройка Федору казалась понятной. Отец, со слов матери, тоже вроде бы собирался вынести кладовые за станицу, да колхозный актив во главе с Гигимоном этого ему не позволил, ссылаясь на большие капзатраты.
Порожки у новой конторы высокие, бетонные, надолго построенные, и у самых дверей — железная решётка — оскребушка, чтобы приходящие не тянули на сапогах грязь.
Культурно жить начали…
Первой, кого он увидел в приёмной директора, оказалась Ксана.
Огромный двухтумбовый стол секретарши помещался почему-то не у самой двери в кабинет, а на некотором отдалении, у широкого окна, и Ксана сидела в потоке солнечного света, нежилась, словно кошка на пригреве. Теперь она вовсе не походила на утреннюю растрёпу, не умевшую как следует вбить гвоздя. Жёлтый сноп волос хорошо прибран, блузка с глухим воротничком, а на плечах ещё голубой шарфик, ниспадающий на голые локотки. В наружных уголках глаз чернеют кокетливые запятые. Аккуратная, строгая такая секретарша.
Она глянула на Федора с той недосягаемой высоты, которая абсолютно необходима в служебных отношениях, и, поправив на плечах шарфик, вдруг снизошла до лёгкой улыбки.
— Вы к нам?
— Мимоходом, — сказал Федор чуть смущённо. — А вы, значит, здесь работаете? Не предполагал.
— Почему же?
— А так.
Неожиданности сваливались на него одна за другой, и каждая повергала в растерянность, заставляла менять все прошлые задумки. Шёл он к директору с лёгкой душой, даже с каким-то озорством. Выпросить любую, самую невидную работёнку, чтобы прокрутиться летом до белых мух, отдохнуть на вольном воздухе. Хоть возчиком, хоть бахчевником, а то и огородником в какую-нибудь бабью бригаду для потехи. И вот на пути явилась роскошная девица. И не мог он теперь ограничиваться столь скромными желаниями.
Да. Шутки шутками, а дело делом. Не пойдёт же такая на бережок с кем попало!
Быть бы ему, чёрт возьми, молодым учёным, что ли? Или капитаном дальнего плавания, а? Или засекреченным конструктором? Подошёл бы, козырнул: генерал Чегодаев! Здорово? Холодок образуется под сердцем. А так что же — никакого особого впечатления… Приземлённость.
— Директор у себя? — деловито спросил Федор, одёргивая борта.
— Директор, как всегда, занят, — вроде бы шутливо сказала Ксана, прихватив у самого подбородка края шарфика. Ей и самой было неуютно и смешно от казённых слов.
— Но — внимание к человеку? — пошутил Федор.
— Это уж само собой, — согласилась она. Гибким, заученным движением оправила жёлтый сноп на голове, легко поднялась и процокала на каблучках в кабинет.
Всего три шага-то и было до двери, но она ухитрялась сделать вдвое больше, чтобы он успел хорошо все рассмотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39