рядом с раковиной Алиса держала кувшин с питьевой водой, и Джеку полагалось полоскать рот только ею.
Прополоскав рот, он переоделся в пижаму, спрятавшись за открытой дверью шкафа, чтобы Ритва и Ханнеле не увидели его голым, — а потом снова уселся на кровать рядом с Ритвой, которая заранее заботливо откинула одеяло, а когда он лег, заботливо подоткнула его. Слышен был только шум машины и свист Ханнеле, тихий, но бравый.
— Сладких тебе снов, — сказала Ритва и поцеловала его. — Вы разве не так говорите у себя в Англии, "сладких тебе снов", а? — спросила она у Алисы.
— Когда как, — ответила Алиса. Джек отметил, какой грубый у мамы тон, он раньше не слышал, чтобы она так говорила.
Наверное, "сладких снов" ей желал Уильям. Наверное, он говорил эти слова и Алисе, и Ритве, и Ханнеле — Джек так подумал, потому что когда Ритва произнесла эти слова, Ханнеле на несколько мгновений замолкла, будто боль от уколов в грудь и в кожу над ребрами внезапно стала ей невыносима. Но она же бравая девушка, решил Джек, так что дело тут не в иглах, а именно в "сладких снах".
Ему уже очень сильно хотелось спать, глаза против воли снова и снова норовили закрыться, и он тогда протянул руку и пощупал ее мягкий свитер. Затем он ощутил, как его маленькие пальцы сжимает ее теплая ладонь.
Наверное, тут Джек услышал, как мама сказала:
— Вы, конечно, не знаете, куда он отправился на этот раз.
— Он нам не сказал, — вероятно, ответила Ханнеле, не переставая насвистывать.
— Вы же с Джеком гонитесь за ним, как охотничьи псы, — совершенно четко расслышал Джек слова Ритвы. — Думаю, поэтому он и молчит.
— Ах, вот он, значит, как выражается, мы "гонимся за ним, как псы", — сказала Алиса.
— Нет, это не он, это я так говорю, — ответила Ритва.
— Мы с Ритвой все время так говорим, — сказала Ханнеле.
— Но вы согласитесь со мной, что он в ответе за Джека, — сказала им Алиса.
Они и вправду согласились, но этот разговор был из тех хельсинкских бесед, что Джек запомнил плоховато, — еще бы, он почти спал. Один раз он проснулся и увидел, как ему улыбается симпатичная Ритва, по ее лицу он решил, что она воображает себе, будто Джек — не Джек, а его папа. Он видел лицо Ритвы не в последний раз — с тех пор она частенько ему снилась.
К сожалению, ему так и не удалось увидеть полные груди Ритвы, и он так и не узнал, бреет она подмышки или нет. Когда он проснулся опять, рядом с ним на подушке спала Ханнеле, одетая в одну только водолазку, без свитера. Наверное, она заснула, ожидая, пока мама выведет на Ритве вторую половинку разбитого сердца. Тату-машина мерно гудела где-то рядом, но мама сидела так, что ни грудей, ни подмышек Ритвы Джеку не видно было, из-за маминой спины выглядывало только ее лицо, искаженное гримасой боли.
Ханнеле лежала совсем близко, Джек видел ее раскрытые губы, чувствовал ее дыхание — жвачку она давно выбросила, так что пахло от нее не очень, а волосы источали какой-то кисло-сладкий аромат, какой бывает у горячего шоколада, если его оставить надолго на холоде. Джеку хотелось поцеловать ее, и он стал украдкой подбираться к Ханнеле поближе.
— Так, Джек, а ну спи давай, — сказала мама, и как это она догадалась, что он не спит, ведь сидела к нему спиной.
Ханнеле широко открыла глаза, уставилась на Джека.
— Джек, у тебя такие ресницы, что умереть можно! — сказала она. — Вы ведь это так говорите у себя в Англии, "умереть можно"? — спросила Ханнеле у Алисы.
— Когда как, — ответила Алиса.
Ритва издала какой-то звук — наверное, хотела зарыдать, но сдержалась.
Под одеялом длинные пальцы Ханнеле забрались под пижамную куртку Джека и стали щекотать ему животик. Он с тех пор не раз чувствовал, как ее пальцы щекочут ему животик — во сне, разумеется.
В дверь громко и резко постучали, Джек сразу проснулся. В номере было темно, рядом, не шелохнувшись, храпела мама. Джек узнал ее храп и понял, что у него на поясе лежит ее рука, а не рука Ханнеле.
— Мам, кто-то стучал, — прошептал Джек, но мама его не услышала.
В дверь снова постучали, еще громче.
Бывало, что клиенты в Американском баре, ожидая, пока Алиса вернется, теряли терпение. Пару раз пьяные любители татуировок поднимались к ним на этаж и ломились в дверь. Алиса всегда отсылала их прочь.
Джек сел на кровати и громким, высоким мальчишеским голосом сказал:
— Для татуировки поздновато! Лавочка не работает!
— Татуировки мне не нужны! — ответил очень недовольный мужской голос.
Мама вскочила, как ужаленная, и сильно прижала Джека к груди. Со времен ночи с самым маленьким солдатом Джек еще ни разу не видел ее такой напуганной.
— Что вам нужно? — крикнула Алиса.
— Вам нужны новости про Партитурщика, не так ли? — ответил неведомый мужчина из-за двери. — Ну, так я его татуировал. Я про него все-все знаю.
— Ага, значит, вы Сами Сало, — спросила Алиса.
— Сначала откройте дверь, — сказал Сами, — а потом поговорим.
— Сию же секунду, господин Сало.
Алиса вылезла из кровати, накинула на ночную рубашку халат, разложила по кровати свои "блестки", но только самые лучшие. Полусонный Джек словно отправился в кругосветное путешествие — вокруг него клубились сердца, цветы, корабли под всеми парусами, полуобнаженные девушки в юбках из травы, змеи, якоря, "Моряцкие могилы", иерихонские розы, "Грехопадения", "Ключи к моему сердцу" и "Обнаженные девушки с крыльями бабочек" (специальное изобретение мамы, у нее они вылезали на свет божий из лепестков тюльпанов).
Джек лежал на кровати посреди всего этого великолепия, словно ему снился сон про мир татуировок. Алиса тем временем открыла дверь Сами Сало и пустила его внутрь, в этот самый мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48