Текст Дощинин напечатал на машинке.
Володьку Соболева пригнали сюда после Кости. И тоже сунули землю копать на комбинате. У Володьки тогда деньги водились – товарищи по фарцовке Мурманска слали, – и он ни с того ни с сего стал выручать Костю, ни разу не отказал. Нравилось ему, что Костя Москвы, звукооператором работал – центровой, короче. Или просто от широты души. Потом Костя и с Амираном познакомился. Амиран – другой коле Первый кавалер Города. Костя его специально в бане разглядывал: с виду обыкновенный, усатый, как все грузины, тело обычное, не волосатое. Но как только Амиран снял плавки, стало очевидно: репутация эта Георгадзе заслужена, что дополнительно подтверждало и слово «нахал», выколотое на самой секретной части тела.
Брюхатый прокурор попросил у суда пять лет для Амирана, судившегося повторно, и три – для Володьки.
– Карамычев! – крикнул Брестель. – Где Карамычев?!
– Не ори. – Костя встал, оправил гимнастерку.
– На сцену! – Брестель сегодня за старшего, боится, как бы оплошки не вышло.
Костя, опустив глаза, поплелся на сцену. Проходя мимо оркестровой ямы, услышал:
– Привет, Констанц! – Володькин голос.
Костя кивнул и, запнувшись на ступеньках, влез на сцену. И встал возле кулис, чтоб особо не отсвечивать.
Глядя в бумажку, он пробубнил положенное. Последнюю фразу: «Прошу строго наказать подсудимых порочащих честь Советской Армии», – он пробормотал так тихо, что председатель суда заставил повторить:
– Громче!
Когда Костя спустился со сцены в зал, Амиран подморгнул ему:
– Здарово, Масква! Я думал, тэбя нэт.
Хрупенькая адвокатесса проверещала, что подсудимые молодые, а матери их ждут, она просит суд о снисхождении и считает три и два достаточными сроками наказания. Личико адвокатессы было маленькое и морщинистое. Садясь на место, она взглянула на часы и нетерпеливо забарабанила пальчиком по столу.
В последнем слове Амиран попросил себе лагерь, а Володька в последний момент решил не портить биографию, и если можно, то лучше дисбат. Дисбат не судимость. Просто продлили человеку службу. Задерживается как бы.
Амиран знал, что делал, когда лагерь просил. Хотя сидеть теперь ему в Сибири, а не у себя в Кутаиси, как в прошлый раз, где он весь срок машины швейные налаживал в женской зоне.
В перерыве подсудимым разрешили покурить прямо здесь, в оркестровой яме. Подошли Сашка Куник, Миша Попов. Поболтали. Отошли. Володька Соболев высмотрел Костю и поманил:
– Констанц, выручи денежкой.
Костя набух краснотой, вывернул карманы.
– Нету денег. Понимаешь? Нет.
Володька усмехнулся, сплюнул не по-своему.
Амиран удивленно покачал головой:
– Эх, Масква, Масква… Нэ успел я тэбэ галаву разбить.
После перерыва Амирану дали три года лагеря, а Володьке, как просил, два года дисбата.
У КПП Валерка Бурмистров обнюхивал припозднившихся.
– Зажрать успел! – с радостным удивлением отметил Валерка, внюхиваясь в кружку, после того как туда дыхнул подозреваемый. Не вынимая носа кружки, протянул Косте руку. – Кто же так зажирает, чучело? Ванилин? Это фуфло, а не зажорка. Скажи, земель? Ты сам-то чем заедаешь?
– Ну, салол… – поежился Костя.
– Понял? – Валерка поднял указательный палец вверх. – Салол. В КПЗ! – кивнул он караульному. Тот с готовностью потянул «ванильного» за рукав.
– Валер, отпусти, – пробасил «ванильный».
– Не Валер, а товарищ старший сержант. Нажрались, суки, а зажрать толком не научились. В КПЗ.
– За «суку» отвечаешь.
– Чего? – Валерка приставил ладонь к уху, подался к «ванильному». – Повтори.
Тот молчал.
Валерка дружески потрепал его по плечу.
– Ссышь, когда страшно, значит, уважаешь. В КПЗ. Фамилию пометь, – кивнул он подручному. – Его губа полечит.
К воротам подкатил «воронок». Валерка забежал на КПП – натужно заурчал мотор, ворота разъехались.
– Повезли ребят на отдых, – сказал Валерка и спрыгнул с крыльца. – Грузин-то, хрен с ним, а нашего жалко. Скажи, земель?
– Жалко, – кивнул Костя. – Им дембель в мае.
– Ишь ты. – Валерка сочувственно поцокал. – Под самый занавес… Следующий! Чья очередь, бухари? Валерка занялся следующим пьяным.
– Вторая – все наколотые, я те дам! – базлал Валерка, не переставая обнюхивать солдата. – Я ж в Красноярск за ними ездил. В «Решеты». Привез. Быков пасть открыл, когда их увидел. Сто рыл – и все разрисованы. Струной колют, рисунок чистый. Я себе на дембель тоже наколочку сбацаю, маленькую.
К воротам подошел Бурят. Фуражка у него, как обычно, была натянута глубоко – уши оттопыривались.
– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – козырнул Валерка, повысив Бурята на одну звездочку. – Записочки подпишите об арестовании.
– Сколько? – спросил Бурят, вытаскивая кармана ручку, не ручку даже, а стержень шариковый. Все не как у людей.
– Пока трое, – пожал плечами Валерка. – Четыре подпишите на всякий случай.
– Давай, – важно сказал Бурят. – По скольку суток?
– По десять, как обычно. Нормалек.
– Завтра воскресенье, комиссия дивии будет, – строго сказал Бурят.
– Утром КПП мыть, пола, матраса вытрухать… Я проверю.
– Вас понял, – козырнул Валерка. – Вытрухнем, как нечего делать.
Бурят потоптался еще немного для порядка и ушел домой, в санчасть.
Валерка положил тяжелую руку Косте на плечо.
– Пойдем, земеля, осетринки покушаем. Погоди, забыл, тебя ж Лысодор в штабу ждет. Еврея тоже. Документы получать. Потом не чухайся, прямо сюда.
– А не надо воровать, – стоя у дверей штаба, по-домашнему увещевал майор Лысодор старшину срочной службы Рехта. – Чего ж теперь рыпаешься? Сколько ты задолжал стране и государству?
– Триста восемьдесят, – ковыряя землю хромовым офицерским сапогом, промямлил Рехт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17