И обреченность может не вызвать сочувствия, если это обреченность предателя, которого ждет справедливое наказание, если чувство обреченности только выявляет его трусость и подлость ("По пути в штаб"). Зато для мужества нет обреченности: даже в отчаянном положении, среди предателей раненый Том, превозмогая боль и слабость, находит спасение ("Предательская деревня").
Среди рассказов о Сопротивлении мы тоже встречаем такие, которые не назовешь иначе как сказками. Разве не из сказки вышел чудесный стрелок в рассказе "Последним прилетает ворон"? Еще легче узнать сказку в рассказе "Домашние животные в лесу": гитлеровский солдат, угнавший корову, – прямой потомок того крестьянина, что менял золото на корову, корову на овцу и так без конца, а его противник – удачливый горе-охотник – лишь новое воплощение сказочного "дурака".
За рассказами о войне идет группа ранних рассказов Кальвино. Сам он так характеризует их: "Я писал сперва рассказы "неореалистические", как тогда принято было говорить. То есть я рассказывал истории, которые случились не со мной, а с другими – или представлялись мне случившимися, или могли случиться, – и эти другие были люди, как говорится, "из народа". Но всегда немножко необычные, несколько странные, которых можно было бы показать только с помощью слов, произносимых ими, или поступков, совершаемых ими, не теряя времени на их чувства и мысли…" Предисловие к трилогии «Наши предки». Июнь 1960 г.


Действительно, бросается в глаза, что в рассказах этой группы есть черты неореализма, которые наш читатель знает и по литературе и особенно по кино. Знакомым кажется сам мир людей, которые действуют в этих рассказах, – мир безработных, воров, бродяг, проституток: мы неоднократно видели его на экране в хорошо всем памятных фильмах. Жизнь сама указывала писателю на этих героев: война, оккупация, связанные с ней обнищание и безработица в первые послевоенные годы сорвали людей с насиженных мест, выбили почву у них из-под ног, деклассировали, выбросили на дно, зачастую искалечив морально… Внешне спокойно, как бы совершенно объективно рисует таких людей Кальвино: перед нами и в самом деле одни лишь их слова и поступки. Со всего города мчатся в порт алчные проститутки, привлекаемые магическим словом "доллары" ("Доллары"). Один за другим проходят перед незадачливым и глуповатым полицейским полунищие обитатели большого, дома на окраине ("Кот и полицейский"). В этих рассказах снова звучит одна из любимых тем Кальвино – тема несовместимости "мечты" (как продолжение "мира детства") и "трудной жизни"; впрочем, и сама "мечта" здесь уже искажена, искалечена, как и сами герои. Вот девушка в рассказе "Кот и полицейский": она забилась на чердак, чтобы никто не мешал ей хотя бы почитать про "красивую жизнь", описанную в дешевом журнальчике. В рассказе "Ограбление кондитерской" перед нашими глазами проходит трагический фарс осуществления детской мечты у потрепанного жизнью обитателя "дна", в котором это мимолетное изобилие среди вечной нищеты будит такую алчность, что он превращается чуть ли не в животное. Боль за человека, искалеченного нечеловеческими условиями капиталистической действительности, встает в ироничных и злых рассказах этого цикла.
Но есть у Кальвино герой, который сумел и в зрелые годы в тех же нечеловеческих условиях сохранить ясный взгляд ребенка, сохранить мечту. Это Марковальдо, рабочий без квалификации, герой следующей группы рассказов. Из безысходной нищеты Марковальдо пытается вырваться к иным, человеческим условиям, которые его наивный разум представляет себе как "естественное существование" на лоне природы. Марковальдо хочет охотиться ("Городской голубь"), собирать грибы ("Грибы в городе") и спать на чистом воздухе ("Скамейка") ; короче, Марковальдо хочет идиллии, в простоте душевной идеализируя сельскую жизнь. Марковальдо оказывается наивнее своего двенадцатилетнего сынишки, очутившегося в деревне и там тоже увидевшего лишь изнурительный труд ("Путешествие с коровами"). Идиллия немыслима ни в деревне, ни в капиталистическом городе, она рушится при столкновении с "трудной жизнью". Не случайно иронический заголовок "Трудные идиллии", непосредственно относящийся к циклу о Марковальдо, Кальвино предпослал всему первому разделу своей книги: он явно сам считает "тему Марковальдо" главной темой рассказов.
В своей недавней статье "Вызов лабиринту" Кальвино писал: "Что касается самого великого и всеохватывающего предвидения будущего – предвидения Маркса, то мы видим, что его негативное пророчество (о развитии капитализма) подтвердилось… в сути своей: никто не избежит зубчатых колес индустрии ни на единый миг в своей общественной или частной жизни". Именно этот тезис и подтверждает писатель всей образностью рассказов о Марковальдо. Неумолимая логика бытия капиталистического города подсовывает Марковальдо ос вместо пчел, сад туберкулезного санатория вместо загородного парка, рекламные щиты вместо деревьев зимнего леса, гонит его из одной нелепой ситуации в другую, уподобляет другому "естественному существу", затравленному и погубленному непонятным и чуждым для него миром, – подопытному кролику, унесенному Марковальдо из клиники. А если один-единственный раз интересы Марковальдо совпали с чьими-то интересами в борьбе конкурирующих компаний, то и это обернулось для него в худшую сторону, и светящаяся реклама новой фирмы навсегда заслонила от его глаз звездное небо ("Луна и Ньяк").
В рассказах о Марковальдо "сказочность" и реализм Кальвино достигают полного и органического синтеза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140