– Начался лёт. Ясно, как день, что эту стаю вспугнули охотники на холмах, поэтому она и свернула к городу…
Весь день в голове у Марковальдо крутились и крутились, словно жернова, одни и те же мысли. "Если в субботу на холмах будет полно охотников – а это очень возможно, – то бог его знает, сколько бекасов может залететь в город… И если я не буду зевать, то, глядишь, в воскресенье отведаю жареного бекаса…"

В доме, где жил Марковальдо, была плоская крыша, а на ней протянута проволока, чтобы сушить белье. Вместе с двумя из своих сыновей Марковальдо влез на крышу, захватив с собой бидон птичьего клея, кисть и мешок кукурузы. В то время как ребята рассыпали повсюду кукурузные зерна, он, вооружившись кистью, вымазал птичьим клеем парапеты, проволоку и верхушки дымовых труб. Все это он обмазал так густо, что Микелино, младший из мальчиков, разыгравшись, чуть не прилип к парапету.
Ночью Марковальдо видел во сне крышу, а на ней – прилипших, бьющих крыльями бекасов. Его жене, более прожорливой и ленивой, снились разложенные на трубах жареные утки. Романтичной дочери грезились колибри и шляпки, украшенные их перьями, а маленький Микелино поймал во сне аиста. На следующий день каждый час то тот, то другой из ребятишек отправлялся дозором на крышу, осторожно выглядывал из слухового окна, чтобы не спугнуть добычу, если она как раз в этот миг опускается на крышу, и мчался вниз с донесением. Донесения отнюдь не были утешительными. Наконец около полудня прибежал Паолино, крича во все горло:
– Есть, папа! Иди скорей!
Прихватив мешок, Марковальдо полез на крышу. В клее увяз бедняга голубь, один из тех полуручных сизарей, которые снуют в городской толпе и прекрасно себя чувствуют на грохочущих площадях. Над голубем, пытавшимся вытащить свои крылья, увязшие в липкой кашице, на которую он неосторожно опустился, вилась стайка его товарищей, с состраданием взиравших на него сверху.

Семья Марковальдо обсасывала косточки этого тощего и жесткого голубя, который все-таки был изжарен, когда в дверь неожиданно постучали.
Это была горничная хозяйки дома.
– Синьора вас зовет! Идите скорей! – сказала она.
Марковальдо, который уже полгода не платил за квартиру и каждый день ждал выселения, с тяжелым сердцем отправился к хозяйке в бельэтаж. Едва он переступил порог гостиной, как увидел, что у хозяйки уже есть один посетитель: полицейский с багровой физиономией.
– Заходите, Марковальдо, – сказала синьора. – Вот меня предупреждают, что у нас на крыше кто-то ловит общественных голубей. Вы ничего об этом не знаете?
Марковальдо похолодел.
– Синьора! Синьора! – раздался вдруг пронзительный женский голос.
– Что там такое, Тереза?
В комнату вбежала прачка.
– Повесила я на крыше белье, стала снимать, а оно у меня все прилипло. Ну, я его посильнее потянула, чтобы отлепить, а оно рвется… Все белье испорчено! Что же теперь будет?
Марковальдо гладил себе рукой живет, словно никак не мог переварить съеденного голубя.


Судок.
Перевод А. Короткова


Главная прелесть этого круглого плоского сосуда, называемого "судок", заключается в том, что у него завинчивается крышка. Еще только начиная отвертывать ее, ты уже исходишь слюной, особенно если не знаешь, что заключено внутри, – скажем, потому, что завтрак по утрам укладывает тебе жена. Отвернув крышку, ты видишь втиснутую внутрь еду – сардельку с чечевицей, или крутые яйца со свеклой, или же поленту Полента – каша из кукурузной или каштановой муки.

с куском сушеной трески. Все это так здорово уложено в круглых стенках судка, ну, словно моря и континенты на круглой карте полушария, и даже если еды с гулькин нос, в судке она производит впечатление чего-то существенного и плотного. Но вот крышка отвернута и превратилась в тарелку. Теперь у тебя уже две посудины, и ты можешь начинать раскладывать содержимое судка.
Грузчик Марковальдо, с тех пор как обзавелся судком и обедает на работе, вместо того чтобы бегать домой, тоже отвинчивает крышку и, вдыхая запах кушанья, лезет за вилкой, которая у него всегда в заднем кармане брюк, завернутая в бумажный пакет. Первая обязанность, которую выполняет вилка, заключается в том, чтобы немного расшевелить застывшее в неподвижности блюдо, придать пище, стиснутой в течение стольких часов в тесной посудине, пышность и привлекательность кушанья, только что поданного на стол. Но тут становится ясно, что еды маловато. "Надо есть помедленнее", – решает Марковальдо, но жадная и проворная вилка уже отправила ему в рот несколько порядочных кусков.
Первый глоток вызывает чувство грусти: оказывается, все остыло. Но вскоре грусть сменяется радостью, радостью ощущать привычный вкус домашней кухни в такой необычной обстановке. С этой минуты Марковальдо начинает не спеша смаковать каждый кусок. Он сидит на уличной скамейке неподалеку от склада, где работает. Живет он далеко и поэтому, рассудив, что каждый день ездить домой обедать значит попусту терять время и зарабатывать лишние проколы на трамвайных билетах, он решил купить судок и теперь носит еду из дому, обедает на вольном воздухе, глядя на проходящих мимо людей, а поев, утоляет жажду из ближайшей колонки. Осенью, в ясные дни, он выбирает место где-нибудь на солнышке; порыжевшие яркие листья, опадающие с деревьев, заменяют ему салфетки; шкурка от колбасы жертвуется бродячим собакам, которые немедленно признают его своим другом, а воробьи, улучив минуту, когда поблизости не окажется прохожих, подберут хлебные крошки.
Он ест и думает: "Почему здесь мне так нравится женина стряпня, а вот дома, за руганью, в ребячьем реве, когда, о чем ни заговоришь, обязательно свернешь на долги, я в ней никакого вкуса не чувствую?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140