Я больше не поглядываю с опаской на эту проклятую кушетку. Мне уже все равно. Пускай меня утопят, повесят или четвертуют. Гигантский омут, мощный водоворот норовит затянуть мою страну и меня. Я устал. Как ни зажмуриваюсь, не могу прогнать проплывающие перед глазами, как разноцветные хлопья снега, обрывки видений. Вызывающая улыбка девушки, неизвестно, существовавшей ли вообще, потные лица, обрушивающиеся лестницы, хлещущая из дырявой водосточной трубы, пронизанная электрическим светом струя, черные руины домов, кирпично-рыжий уличный фонарь за окном, безжизненное женское тело, поразительно красивая грудь.
Метель прекратилась. Пелена, затянувшая небо, на западе порвалась. Тучи разбежались, открыв золотистую полосу за темным обелиском Дворца. Голубки сварливо бормочут на перилах моего балкона. Ну конечно, кто-то начинает сверлить стену. Пробиваемся в Европу.
Минутку, сколько же у меня было в жизни женщин. Я ложусь на кровать и считаю – будто монеты в копилке. Когда это началось, в какой момент на рубеже детства и юности. И кого из них я могу назвать своими. Только ли тех, с кем спал, или еще и тех, с кем до полусмерти намучился, но так и не затащил в постель. Были ли моими те девушки или женщины, с которыми я торопливо совокуплялся в кустах над озером или в алкогольном чаду за шкафом в чужой комнате. Были ли моими девушки в горячие ночи бесшабашных каникул, студенческих прогулов, зимних романов, внезапно куда-то подевавшиеся, растворившиеся в серой обыденности, исчезнувшие из моей жизни, но оставшиеся в мыслях. Иногда я жалею о несбывшемся, а иногда радуюсь, что они ушли, оставив след щемящих воспоминаний.
Зазвонил телефон, ни чуточки меня не напугав.
– Слушаю, – деловито сказал я в трубку. И, после недолгого молчания, услышал:
– Можно к тебе зайти?
Я видел перед собой кушетку и островок ненатертого пола.
– Знаешь, мне дома как-то не по себе. Может, пока еще не стоит.
Она немного подумала.
– Тогда приходи ко мне. Хочешь?
– Хочу, – сказал я, и сердце опять забилось.
– Тогда я жду, – шепнула она.
Знала бы она, что сегодня целый день мне сопутствует, что постоянно заслоняет мою несуразную действительность, выплывает, как утопленница, из неподвижных пейзажей квартиры, улиц, города.
Пойду пешком, подумал я. И так и сделал. Движение – мой наркотик. На ходу легче справляться с неприятностями, неожиданными ударами и дурными предчувствиями. Я довольно холодный человек. И много лет этого стеснялся.
Прикидывался им1гульсивным живчиком, сангвиником, сентиментальным романтиком. Сердце у меня ледяное: головокружительные приключения и ошеломительные успехи я переживаю в уме. Мне достаточно двух квадратных метров полянки либо случайного матраса, чтобы совершить далекое путешествие или окунуться в скоропалительный роман. Я похож на электрическую батарейку. Сверху холодная жесть, а внутри готовая разрядиться кипучая химическая субстанция.
Неподалеку от моего дома на огороженном скверике с акацией посередине какой-то монгол разложил на куске полиэтилена дамские трусики. Женщины и даже мужчины деловито рылись в куче бесстыдно выставленного напоказ товара. А на Новом Святе молодая цыганка пристала к бизнесмену нового поколения и, молниеносно тасуя карты, чтобы отвлечь внимание, одновременно обшаривала его карманы и черный кейс, гордый символ новой профессии.
Мы бежим вперед. Шесть миллиардов людей мчатся, не останавливаясь и не глядя по сторонам. И я вместе с ними. Почему именно со мной случилась эта угнетающая своей двусмысленностью история, которая неведомо чем закончится.
Какая она сегодня будет. Какой преподнесет сюрприз. Я хочу к ней – и боюсь. Да, немалую приходится платить цену.
Я постучался в дверь. Она мгновенно открыла – совершенно другая. В облегающих джинсах и рабочей блузе, волосы стянуты банданой. Меня кольнуло неприятное чувство, наивное и смешное разочарование: почему она не в халатике или старомодном пеньюаре. Смотрит на меня, как любезная квартиросъемщица на управдома.
– Я подумала, ты сидишь дома один и скучаешь.
– Да, я был в городе, а потом вернулся. Мы вошли в комнату, вернее, в неправильной формы чертог со множеством темных закоулков. Не дожидаясь приглашения, я сел на табурет, довольно шаткий и неудобный.
– Ты голодный?
– Нет. Спасибо.
– Тогда, может быть, выпьешь чаю?
– Чаю, пожалуй, выпью.
Она скрылась в недрах мастерской, похожей на штольню. Я было поднялся с табурета, чтобы рассмотреть фотографии, пришпиленные к стене из древесно-волокнистых плит, но передумал. Я и этих фотографий боялся.
Издалека с тесных улочек доносились усиленные эхом голоса прохожих или туристов.
Она принесла чай. Мы пили его, поглядывая друг на друга.
– Ты легко одет, – сказала она.
– Потеплело.
Я поставил стакан на пол, сел рядом с ней на тахту. Смотрел на нее, а она притворялась, что не замечает моего пристального взгляда. Я все время открывал в этой женщине новые прелестные черты: в ее облике постоянно что-то менялось. Сейчас передо мной была студентка Академии изящных искусств, принимающая у себя доцента. Может быть, это последний визит, подумал я.
И внезапно обнял ее одной рукой.
– Погоди, чай разольешь,– тихо сказала она.
Тогда я отобрал у нее стакан и поставил на пол. Она взглянула на меня, взглянула с любопытством, будто впервые увидела. А я нежно, намеренно сдержанно поцеловал оба ее глаза, кончик носа и приоткрытые холодные губы.
Потом одним махом стянул с волос, точнее, со лба яркую повязку, а она чуть-чуть отстранилась, словно удивленная моей агрессивностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51