Он в пижаме и сандалиях, из квартиры тянет парным теплом и какой-то гнильцой. «Входите, не стойте на холоде!»
Мебель в гостиной отсутствует, если не считать телевизора, кресла перед ним и двух раскаленных электрических обогревателей. Прямо за дверью свалены грудой мешки с мусором. От них-то гнилью и несет. Когда дверь закрывается, вонь становится совсем тошнотворной. «Почему вы их не выбросите?» – спрашивает он. Ганапати мямлит нечто невнятное. Причину своего отсутствия на работе он тоже не объясняет. Похоже, у него попросту отсутствует какое ни на есть желание разговаривать.
Может быть, гадает он, у Ганапати прячется в спальне девушка – местная, какая-нибудь развязная машинисточка или продавщица из этого микрорайона, он видел таких в автобусе, когда ехал сюда. А то, глядишь, и индианка. Возможно, этим и объясняются все неявки Ганапати на работу: с ним живет красавица-индианка, и ему куда интереснее предаваться с нею любви – практикуя тантру, часами сдерживая оргазм, – чем писать машинные коды для « Атласа».
Он делает шаг к двери, намереваясь уйти, однако Ганапати качает головой. « Может быть, выпьете воды?» – предлагает он.
Вода у Ганапати из-под крана – чай и кофе кончились. Кончилась и еда. Еду он, собственно, и не покупает, только бананы, поскольку, как выясняется, ничего не готовит – не любит он стряпать, да и не умеет. Мусорные мешки и содержат-то по большей части банановые шкурки. На этом он и живет: на бананах, шоколаде и – если удается им обзавестись – чае. Не то чтобы такое существование было ему по душе. В Индии он вел жизнь домашнюю, о нем заботились мать и сестры. А в Америке, в Колумбусе, штат Огайо, Ганапати жил в том, что он называет «дортуаром», – еда там сама появлялась на столе через правильные промежутки времени. Если же в этих промежутках на тебя накатывал голод, ты выходил наружу и покупал гамбургер. На улице, совсем рядом с «дортуаром», стояло заведение, торговавшее гамбургерами двадцать четыре часа в сутки. В Америке все и всегда открыто, не то что в Англии. Не стоило ему возвращаться в Англию, страну без будущего, здесь даже отопление и то не работает.
Он спрашивает Ганапати, не заболел ли тот. Ганапати от его участливости отмахивается: халат – это чтобы не мерзнуть, только и всего. Однако его это не убеждает. Теперь, узнав про бананы, он смотрит на Ганапати новыми глазами. Ганапати тощ, как воробей, – ни унции лишней плоти. Лицо исхудалое. Если он и не болен, то по меньшей мере изголодался. Вот, смотри: в Бракнелле, в самом сердце центральных графств, голодает человек – и голодает лишь потому, что не способен питаться самостоятельно.
Он приглашает Ганапати к себе на ланч, на завтра, дает ему точные указания насчет того, как добраться до дома майора Аркрайта. Потом уходит, отыскивает магазин, открытый и субботними вечерами, покупает то, что магазин этот способен предложить: хлеб в пластиковой упаковке, ветчину, замороженный зеленый горошек. Назавтра, в полдень, он накрывает стол, ждет. Ганапати не приходит. Поскольку телефона у Ганапати нет, предпринять ему нечего – разве что отнести еду Ганапати на дом.
Нелепость, но, возможно, этого Ганапати и хочет: чтобы кто-то снабжал его едой. Ганапати подобен ему: избалованный, умненький мальчик. Подобно ему, Ганапати бежал от матери, от удушающей свободы, которую та олицетворяет. Однако в случае Ганапати на бегство вся его энергия, похоже, и ушла. И теперь он ждет, когда его спасут. Ему необходима мать или кто-то вроде нее, кто придет ему на выручку. Иначе он просто исчахнет и умрет в своей забитой отбросами квартире.
Надо бы уведомить об этом «Интернэшнл компьютерс». Ганапати поручена ключевая задача, разработка логики подпрограмм, определяющих весь распорядок работы компьютера. Если Ганапати завалит ее, забуксует весь проект «Атлас». Но как объяснить «Интернэшнл компьютерс», в чем состоит недуг Ганапати? Как может понять кто бы то ни было в Англии, что заставляет людей стекаться сюда с дальних краев земли и умирать на этом дождливом, скверном острове, который им ненавистен, с которым ничто их не связывает?
На следующий день Ганапати как ни в чем не бывало сидит за своим рабочим столом. Почему не явился на назначенную встречу, он ни единым словом не объясняет. В столовой, во время ланча, пребывает в хорошем, даже приподнятом настроении. Говорит, что решил поучаствовать в розыгрыше автомобилей «моррис-мини». Купил сотню лотерейных билетов – а что еще делать с немалым жалованьем, получаемым им в «Интернэшнл компьютерс»? Если он выиграет, они смогут вместе ездить в Кембридж, чтобы тестировать там свои программы, – все лучше, чем мыкаться по поездам. Можно будет даже в Лондон сгонять на целый день.
Нет ли во всей этой истории чего-то такого, что он не смог понять, чего– то типично индийского? Не принадлежит ли Ганапати к касте, запрещающей есть за одним столом с уроженцами Запада? Но если так, что же он тогда делает в столовой «Поместья», перед тарелкой трески с жареной картошкой? Может быть, приглашению на ланч следовало придать вид более официальный и подтвердить его письменно? Впрочем, не придя к нему, не избавил ли его милосердный Ганапати от неловкости, от необходимости принимать гостя, на деле-то нежеланного, приглашенного лишь под влиянием минутного порыва? И, приглашая Ганапати, не создал ли сам он каким-то образом впечатление, что приглашение это не настоящее, не искреннее – всего лишь жест, и подлинная вежливость со стороны Ганапати требовала, чтобы он выказал признательность за этот жест, не доставляя пригласившему его человеку хлопот, сопряженных с совместной трапезой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56