– Мы не хотели, чтобы сюда проникли посторонние. – Он взял свою фуражку, шинель, винтовку. Не ее ли запах я почуяла? – Следственная группа прибудет в восемь, – сказал он. – Я подожду снаружи. – Он улыбнулся: по-видимому, полагал, что оказывает мне услугу, что я должна быть ему благодарна.
– Мне надо принять ванну, – сказала я Веркюэлю.
Но я не приняла ванну. Я закрыла за собой дверь спальни, проглотила две красные пилюли и легла, дрожа всем телом. Дрожь становилась все сильнее, меня трясло, словно лист во время бури. Хотя я озябла, дрожь эта была не от холода. Остановись, сказала я себе, сейчас нельзя раскисать; думай только о том, что будет через минуту.
Дрожь немного улеглась.
Мужчина, думала я: единственное существо, какой-то своей частью принадлежащее неизвестности, будущему, словно он бросает впереди себя тень. И все время пытается догнать эту убегающую тень, слиться с обликом своих упований. Но я – мне не дано стать мужчиной. Я слишком мала, слепа, близка к земле.
Постучав, в комнату вошел Веркюэль, а за ним тот полицейский, на котором был вчера джемпер с оленем. Сегодня он был в пиджаке и галстуке. Дрожь опять вернулась. Он сделал Веркюэлю знак, чтобы тот ушел. Я села в кровати.
– Не уходите, мистер Веркюэль, – сказала я; потом полицейскому: – Какое вы имеете право врываться ко мне в дом?
– Мы о вас беспокоились. – Он отнюдь не выглядел обеспокоенным. – Где вы были прошлой ночью? – И, не дождавшись от меня ответа: – Вы уверены, что справитесь без посторонней помощи, миссис Каррен?
Я сжимала кулаки, но дрожь становилась все сильнее; наконец меня начало трясти.
– Мне не нужны посторонние! – крикнула я ему. – Вы здесь – посторонний!
Его это не смутило. Напротив, казалось, он не прочь был послушать, что я еще скажу.
«Возьми себя в руки! – подумала я. – Они упекут тебя в больницу, объявят сумасшедшей и увезут отсюда!»
– Что вам здесь нужно? – уже спокойнее спросила я.
– Я только задам вам несколько вопросов. Как вы познакомились с этим мальчиком, Йоханнесом?
Йоханнес: это его подлинное имя? Наверняка нет.
– Он был приятелем сына моей домработницы. Школьным приятелем.
Он вынул из кармана небольшой магнитофон и поставил на кровать рядом со мной.
– А где теперь сын вашей домработницы?
– Умер и зарыт в землю. Вам наверняка об этом известно.
– Что с ним случилось?
– Его застрелили.
– Еще кого-нибудь из них вы знаете?
– Из кого «из них»?
– Из его приятелей.
– Тысячи. Миллионы. Больше, чем можно сосчитать.
– Я хочу сказать: из той же ячейки. Кто-нибудь из них бывал здесь, на территории вашей собственности?
– Нет.
– Известно ли вам, как к ним попало оружие?
– Какое оружие?
– Пистолет. И три детонатора…
– Я не знаю никаких детонаторов. Не знаю, что это такое. Пистолет принадлежал мне.
– Они взяли его у вас?
– Я им дала. Не им, а этому мальчику, Джону.
– Вы дали ему пистолет? Это был ваш пистолет?
– Да.
– Зачем вы дали ему пистолет?
– Для самозащиты.
– От кого ему нужно было защищаться, миссис Каррен?
– Ему нужно было защищаться от нападения.
– Какой марки был пистолет, миссис Каррен? Есть ли у вас на него разрешение?
– Я ничего не понимаю в марках пистолетов. Он был у меня с незапамятных времен; с тех времен, когда никто не слышал ни о каких разрешениях.
– Вы уверены, что дали его мальчику? Вам должно быть известно, что за это вас могут привлечь к уголовной ответственности.
Пилюли начали действовать. Боль в спине немного отпустила, тело расслабилось, я снова стала воспринимать окружающий мир.
– Вы собираетесь и дальше заниматься этой ерундой? – сказала я. Я снова легла на подушку и закрыла глаза. Голова кружилась. – Те, о ком мы говорим, уже мертвы. Больше вы им ничего не можете сделать. Вам их не достать. Вы совершили казнь. К чему теперь начинать судебный процесс? Почему просто не закрыть дело?
Он взял магнитофон, что-то там покрутил и положил обратно на подушку.
– Я только проверяю, – сказал он.
Я вяло смахнула магнитофон с подушки. Он успел его подхватить.
– Вы рылись в моих личных бумагах, – сказала я. – Вы взяли принадлежащие мне книги. Верните их. Верните мне всё. Все мои вещи. Им нечего у вас делать.
– Мы ваши книги не съедим, миссис Каррен. В конце концов вы всё получите обратно.
– Они мне не нужны в конце концов. Они мне нужны сейчас. Это мои вещи. Мои, личные.
Он покачал головой:
– Это уже не личное дело, миссис Каррен, как вы прекрасно знаете. Больше ничего нет личного.
Я уже едва ворочала языком.
– Уйдите, – с трудом сказала я.
– Всего несколько вопросов. Где вы были прошлой ночью?
– С мистером Веркюэлем.
– Это мистер Веркюэль?
Мне стоило больших усилий открыть глаза.
– Да, – пробормотала я.
– Кто такой мистер Веркюэль? – Потом, совсем другим тоном: – Wie is jy?
– Мистер Веркюэль за мной ухаживает. Ми стер Веркюэль мой самый близкий человек. Подойдите, мистер Веркюэль.
Протянув руку, я нащупала штанину Веркю-эля, потом нашла его руку, поврежденную руку, со скрюченными пальцами, и вцепилась в нее жадной старческой хваткой.
– In Godsnaam, – произнес где-то далеко голос следователя. Во имя Господа Бога – обвинение или проклятие нам обоим? Рука моя разжалась, я заскользила в забытье.
Мне явилось слово: Табанху, Таба Нху. Я пыталась сосредоточиться. Семь букв, анаграмма чего? С огромным усилием я переставила «б» в начало. Потом я отключилась.
Очнулась я с тяжелой головой, охваченная болью, мучимая жаждой. Прямо в лицо мне глядел циферблат, но я не понимала, что показывают стрелки. В доме тихо – тишина покинутых домов.
Табанху. Непослушными руками я освободилась от простыни, в которую завернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55