Не помешает ли наслаждаться знаковым блюдом, вкус коего вызывает у меня ощущение беззаботного отдыха еще со времен культовой «Ямы» в Столешниковом, где я в первый раз попробовал креветки, будучи пэтэушником шестнадцати лет? Не удручит ли меня ее присутствие?
За время, прошедшее с лета, я как-то отвык от долгих задушевных разговоров с женщинами; и кроме того, концерты, ставшие регулярными, с обязательными мощными дозами расслабляющего, давно уже вывели меня из того блаженного состояния покойной вялости и снисходительности, которое было присуще летом и мирило со всем, что приходилось выслушивать за пиршественным столом. Выдержу ли я вторую порцию сетований на бывшего мужа?
Не знаю, не знаю…
Хотя Вера – еще из лучших!
Разве не вяли у меня летом уши, разве не свисала с них длинная лапша, разве не заставлял я себя сочувственно цокать языком и возмущенно качать головой, заносимый такой пургой, от которой мозги встали бы раком даже у самого Зигмунда Фрейда?
Достаточно вспомнить реставраторшу церквей Татьяну, редкостной красоты грузилово, замолчать которую хоть на минуту не смог бы заставить даже секс сразу с двумя мужчинами; или экстрасенсшу Катю, которая с первого же взгляда увидела на мне в тонком плане сглаз и порчу, наведенную неким завистником с черным глазом, и потом полночи снимала с меня эту порчу, покачивая у самого моего носа огромной брошью с пентаграммой, как в фильмах о сатанистах, и сняла бы, не приди за ней, в том же тонком плане, Иисус, чтобы повести в город Азгард по дороге, вдоль которой были подвешены за собственные языки матерщинники. Или мулатку Николь, менеджершу чего-то там, оказавшуюся холодной как лед и пугливой как лань, что несколько разнилось с моими экзотическими и, как я теперь понимаю, довольно наивными представлениями о мулатках, с которой я провел одну из самых унылых ночей в своей жизни, но зато два дня, безостановочно охая от изумления, выслушивая историю о том, как она искала и нашла своего отца, царя целого африканского племени и чуть ли не премьер-министра Зимбабве. Или домохозяйку Лялю, которая до двух часов ночи материла своего мужа, а потом вдруг сорвалась и побежала ему звонить, чтобы он за ней приехал, и я, умирая от страха, доедал креветки и допивал пиво, а она рыдала в комнате на постели, но муж – негодяй, мерзавец и тряпка – так и не приехал, оставив меня на ее растерзание, и еще какие-то женщины, в безбрежном море проблем которых я барахтался все лето с креветкой в одной руке и с кружкой пива – в другой.
В это лето я окончательно убедился в полной бесперспективности попыток найти свой идеал и вздохнул наконец с облегчением.
Впрочем, все они с удовольствием ели креветки.
Итак – Вера…
– Пойду посмотрю, что это за сидячая ванна такая, – игриво говорит Вера.
– Иди посмотри. Дверь в прихожей.
Санузел – совмещенный.
Вера удаляется упругим шагом. Кофейник шумит. А попа у Веры все-таки ничего…
Я достаю из шкафчика банку кофе «Русский продукт», самый дешевый, но не такой дерьмовый, как «Pele», и сахар. Потом вспоминаю, что женщины всегда почему-то пьют без сахара, видимо, все те же заботы о фигуре, хотя от торта ни одна не откажется, и кричу:
– Вера, тебе кофе с сахаром?
Из ванной доносится звук льющейся воды.
– Без!
– Я так и знал, – бормочу я, доставая из стола чайную ложку и вилку. Все приборы в этом доме исцарапаны, обкусаны и скручены-перекручены. Как жизнь их хозяев. С полки достаю себе рюмку, которая на самом деле не рюмка, а мензурка с делениями до пятидесяти граммов, и стакан с Винни-Пухом для пепси.
– Тебе сколько кофе? – кричу я.
Вера возвращается на кухню. Она заметно оживилась.
– Ты что кричишь? Там и так все слышно. Две полных ложечки.
– Уже закипает. Ну и как ванна?
– Да-а, я даже не думала, что такие ванны есть. Как в гостинице. Наверное, неудобно в такой мыться. Разве что принимать душ.
Вера начинает мыть посуду. Изящно отстраняясь от раковины. Да, попа, однако…
– Душ там сломан, – говорю я, помешивая картофель.
– Я люблю лежать в ванне с пеной, – делится Вера. – Подольше. Иногда лежу, пока вода не начнет остывать. Лежу, о чем-нибудь мечтаю… Это если Александрова дома нет. Он и полежать спокойно не даст. Начнет ломиться с какой-нибудь своей бабой. «Ванна, – говорит, – общая». А сами как засядут в нее часа на два…
«Стоп!» – думаю я и говорю мечтательно:
– Я тоже люблю полежать в ванне. В этой, конечно, особенно не полежишь, но я как-то приспособился. Вроде получается. Только приходится постоянно менять позу, а то члены мерзнут…
– Это какие же члены у тебя мерзнут? – восклицает Вера озорно и начинает хохотать.
– Да всякие разные члены! – выкрикиваю я и заливаюсь смехом.
Мы смеемся.
«Надо срочно выпить!»
– Дай мне, пожалуйста, чашку, – говорю я, отсмеявшись.
– Эту? – Вера протягивает чашку с цветочками, тоже посерьезнев.
Потом говорит тоном служанки-фаворитки, вытирая руки дырявым Аллиным полотенцем:
– Так, посуду я вымыла, что еще прикажете?
Вторя ей, я отвечаю тоном хозяина-барина:
– А достань-ка, милая, все из сумки. Она там, в прихожей, стоит. Да смотри аккуратнее – коньяк не разбей.
Вера, порозовев, улыбаясь, идет за пакетом.
Кофейник вскипел. Картофель готов. Слава Богу, можно есть.
Я кладу две полные ложки кофе в чашку и заливаю бурлящим кипятком. Кофе, конечно, поганый, даже не гранулированный, но пить можно. На поверхности появляется подобие пенки. Ладно, с коньяком тем более пойдет.
Вера выставляет на стол коньяк, пепси, выкладывает шоколадку. Я протягиваю ей чашку с кофе.
– Спасибо.
– Это, конечно, не «Картэ нуар», но по нашей бедности…
– Ничего, я девушка не избалованная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89