Ave populus!
Мой великий, несчастный, храбрый, талантливый, спившийся, бестолковый, страшный, гордый народ!.. Уставший от себя. От своего нищего голодного величия. Уже не знающий, что с ним делать. Всегда готовый убивать и быть убитым. Раньше – просто так, за идею, или потому что совестно было, если других убьют, а тебя – нет, как-то не по-людски, а теперь конкретно – за деньги. Стариков, сирот, инвалидов, алкоголиков, целые семьи – за квартиру. Друзей, супругов, родных, благодетелей – за бизнес. Соседей, женщин, детей, случайных знакомых, кого ни попадя – от скуки, оттого, что хуй встал не вовремя, по пьянке, потому что кушать захотелось или просто что-то померещилось… Даже не сняв креста. Потом бегут в церковь отмаливать грехи, жертвуют на новый алтарь, щедро одаривают нищих, попу дарят новый «мерс», чтобы не забывал в молитвах – а вдруг Бог и правда есть? Вдруг он и правда все видит?..
Хорошая штука – православие!..
Некоторые, выпив водки, плачут по покойным горючими русскими слезами, но недолго, потому что всегда бес попутал, да и жить как-то надо!..
Все страшно хотят жить хорошо. Аж жуть берет – как.
А через год, глядишь, и сам в бесстрастном «Дорожном патруле» валяется в луже крови рядом со своим джипом, с неузнаваемым от контрольного выстрела лицом, в спущенных ментами штанах, и скучающий оперуполномоченный говорит в микрофон, пожимая плечами, что, мол, скорее всего – криминальная разборка, а сам думает: «Как вы все, козлы, меня достали… Скорее бы, что ли, перестреляли друг друга».
И в качестве следа на Земле остается только ошеломляющее количество усвоенной за годы жизни пищи, которой хватило бы на сто лет существования целому африканскому племени, гигантская куча говна, достаточная для унавоживания доброй половины всех рисовых полей Индокитая, и огромная сумма денег, на которую можно было на всю жизнь осчастливить воспитанников целого детского дома, проигранная в казино, потраченная на всякую хуйню и заплаченная шлюхам всех национальностей.
Впрочем, памятники на могилках ставят.
А я до перестройки думал, что мы и правда какие-то особенные, всех духовней и добрее, всех румяней и белее…
– А кто еще на концерте будет?
– Я точно не помню… – отвечаю я и начинаю вспоминать. – Сам Алферов, конечно, споет что-нибудь – куда же без него? Левитанский Борька, он мне звонил, Смирнова должна быть…
– Не люблю ее, – фыркает Вера, – вечно лезет со своими песнями куда не просят… В прошлом году сидели в летнем кафе у Театра Советской Армии, хорошая такая компания была, Бородянский всех шампанским угощал – юбилей у него, что ли, какой-то был? – так нет, словно ее петух жареный клюнул, потащила всех в парк петь для народа песни, сидела там на лавке и выла как дура, пока всех не распугала… Нужны народу ее песни!
«Это потому, – думаю я, – что беда России вовсе не дураки и дороги, а то, что все хотят петь».
– Ненормальная баба, – согласно киваю я, – да они, бардессы, в большинстве такие… Ну, кто еще? Бумагин скорее всего будет, он в «Повороте» постоянно торчит, тоже затрахал всех своими песнями, и, может, Иванов, если доползет…
– Я Иванова люблю. У него песни такие веселые. Попроще, конечно, чем у тебя…
– Куда уж проще… – ворчу я. – Недаром его так народ любит. Ох уж эта мне Любовь народная!..
И сердито замолкаю, глядя в окно.
Господи, как хочется курить!
И выпить… Я бы сейчас чего-нибудь выпил. Расслабился… Тяжелая голова. Какая-то умотанность. А ведь мне еще петь… Надо будет что-нибудь покороче, чтобы не забывать слова. Сколько там песен петь? Это смотря сколько будет исполнителей. С одной стороны, если много, значит, мне нужно будет петь мало – песни две-три, и хватит, а с другой стороны, чем меньше поющих, тем больше получаешь денег. Вот такая, бля, дилемма…
А где это мы едем?.. Похоже, все еще Тверская, но памятник Маяковскому уже проехали. Дальше, кажется, никаких памятников до Сокола больше не будет. Что удивительно… В Москве еще столько места осталось для памятников. Столько еще гениев и народных любимцев остались невоплощенными – ваяй не хочу! Одних сносим, другим ставим… Из Питера за последние годы вообще устроили кунсткамеру для памятников, кого там только нет. Даже Швейк. Русский народный герой Йозеф Швейк. Московский русский народный праздник День святого Патрика. Saint Patrick’s Day. Большинство россиян до сих пор уверены, что этот самый Патрик был знатным ирландским пивоваром.
Веселится и ликует весь народ.
Но Питеру по крайней мере повезло, что у него нет своего Церетели.
А по мне, так всех этих классиков, усеявших столицу, бессмертные произведения которых девяносто процентов нашего населения заведомо не читало, не читает и читать не будет, хоть их озолоти, надо переплавить и отлить громадный такой, гигантский унитаз, чтобы его было видно со всех концов Москвы, вроде памятника В.И. Ленину на новом Дворце Советов, о котором мечтал Сталин, суперунитаз с поднятым стульчаком, что архиважно, и чтобы над ним возвышалась фигура нашего Писающего Соотечественника, простого человека, почти бомжа, но если приглядеться, то можно было бы разглядеть в нем явственные черты олигарха и даже что-то интеллигентное сквозило бы в том, как он держит пипиську. Эта скульптурная композиция должна возвышаться на гранитном постаменте, со всех сторон которого люминесцирующая надпись денно и нощно напоминала бы горожанам и гостям столицы: «Россиянин, поднимай стульчак, когда ссышь, – это твой путь в Единую Европу!» Вот о чем забыли поведать горячо любимому народу Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Тургенев, Лев Толстой и Алексей Толстой, А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89