За то, что она хорошо танцует, что она умница, что с первого класса они всегда вместе? Трудно сказать. Вот и сейчас Дора думает о Марианне и пытается помочь ей хоть советом.
А что, если сказать маме? Нет, ни за что, никому. На шее у Доры висит маленький золотой ангел, Жофи дотронулась до него и поклялась, что будет молчать. Ведь если какой-нибудь человек собрался бежать за границу и об этом узнают, ему несдобровать. Итак, держать язык за зубами. Марианна приедет в воскресенье, у них будет только один день. Но Марианна умница. И они вместе додумаются до чего-нибудь.
Дора встала. Она сказала, что ей пора идти. Нет, в школу она больше не зайдет. Для чего? Сегодня четверг, а в понедельник они уезжают. Она возьмет с собой только рюкзак, потому что кое-где придется продвигаться ползком. Встретиться с Жофикой? Нет, им нельзя больше встречаться. Вики не должна знать, что они виделись. Пусть Жофика передаст дяде Калману, что Вики никогда не разводилась со своим мужем, а Дюри четыре года назад удрал потому, что хотел раздобыть за границей квартиру и деньги.
За окошком все еще пели: Пуночка, пуночка, как черны у тебя ноженьки. Гусеницы уже нигде не было видно. Как-то сразу стало прохладно. Жофика не сможет признаться маме в том, что она все-таки разговаривала с Дорой. Опять тайна! Так уж получается, что Жофи все время запутывается в разные тайны. Подруги, держась за руки, подошли к узенькой калитке.
Здесь они остановились. Лицо Доры расплылось перед глазами, наверное потому, что Жофике мешали слезы. Дора сняла цепочку с ангелом и положила ее Жофике в руку. Теперь у Доры больше ничего не осталось. Она, не оглядываясь, пошла по двору неторопливым, как у взрослой, шагом.
Жофика спрятала цепочку в "конюшне" – под грушевыми очистками. Она накрыла ее мышью, которую сама смастерила из кусочков меха. На спинке мыши крупными чернильными буквами было написано: "Яника". Жофика вернулась в свою комнату, но тут же выбежала на кухню. Надо чем-то заняться, иначе голова лопнет от забот. Мамы все нет, наверное, плачет там, у папы на могиле. С бедной мамой тоже творится что-то неладное, может быть, у нее какая-нибудь неприятность по службе? Наверное, она проголодалась там на кладбище. Как же быть с дядей Калманом? С Вики? С Дорой?
Юдит добралась до дому поздно. Поднимаясь по лестнице, она почувствовала, что очень голодна. Теперь все не казалось таким трагическим, она вдоволь наплакалась. Юдит вдруг смирилась с тем, что произошло. Ведь ее смущала совсем не разница в окладе, скорее всего просто было уязвлено самолюбие. Сейчас волей-неволей придется браться за стряпню. Это ужасно. Она так устала, едва волочит ноги. Вот бы сейчас скатерть-самобранку! Однажды, когда конференция в институте затянулась до одиннадцати часов, она позвонила домой и предупредила, что придет только к полуночи, а когда вернулась, дверь открыл Габор. На нем был ее нейлоновый передник. Он сказал, что уже накормил Жофи и она давно спит. На кухне Юдит увидела накрытый стол. Кругом был страшный беспорядок, зато на столе красовалась запеченная, политая сметаной картошка.
Юдит позвонила. С минуту пришлось подождать, затем послышался знакомый резвый топот. Жофи открыла дверь. В передней стоял запах шпината и чеснока. Нейлоновый передник на Жофи свисал намного ниже колен, конец косички был в панировочных сухарях.
– Вымой руки, – сказала Жофи. – Я приготовила ужин.

11
Когда Марта Сабо прочитала письмо, она сильно разволновалась. Марта имела привычку даже летом заглядывать в школу – быть может, кому-либо из учеников захочется позаниматься. Если таких энтузиастов не оказывалось, она на некоторое время заходила в зал, где стоял рояль, просматривала бумаги на своем столе и, перекинувшись парой слов с дежурным по канцелярии или с кем-нибудь из учителей, отправлялась бродить по школе: интересно было видеть, как продвигается ремонт. Она поливала цветы, насыпала свежего корму в аквариум, вообще находила себе десятки мелких и приятных дел. Марта с наслаждением втягивала в себя воздух, ей были бесконечно милы эти длинные, даже теперь, во время каникул, пахнущие мелом и чернилами коридоры. Если Марта выезжала куда-нибудь на лето, ее уже к концу второй недели безудержно тянуло домой, а последние дни августа всегда казались тягучими и пустыми. Сентябрь был для Марты Сабо самым волнующим месяцем, это был месяц встречи с учениками. За лето некоторые из них вырастали чуть ли не на десять сантиметров, и многим прежде тоненьким, как тростинки, девочкам становились тесны кофточки.
Пожалуй, один математик Хидаш мог сравниться с Мартой в своей приверженности к школе. Его по праву называли "школьным филином": даже газеты и те он прочитывал в учительской. Мимо него не проходила ни одна статья по педагогике, о каждой он имел свое мнение, он непременно делал выводы и замечания. Хидаш был превосходным собеседником. Марта обычно слушала его с шитьем в руках, штопая или латая какую-нибудь старую скатерть. Эту работу она приносила с собой специально в дни дополнительных занятий. Дети лучше соображают, если на них не смотришь. А семиклассница Эрдеи может по-настоящему сосредоточиться на учебе только тогда, когда ее руки чем-то заняты. Если на уроках она принималась скручивать и рвать бумажки, Марта Сабо знала: это значит, что девочка увлечена материалом.
В четверг после занятий Марта немного задержалась: она поднялась проверить, что делают юные поварята. Почему-то на душе у нее было неспокойно. Дело было не в учениках, нет: они стояли у плиты и занимались своим делом. Марту расстроила мать ученицы Биро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94