Отдежурив в школе, он все же пошел с ней на ярмарку, но сначала переодел ее во все чистое.
А Имре? Какой был славный парень! Уж его-то поучать не приходилось. Зато Яни любил выпить. Понграц помнит, как на правах старшего брата он всыпал ему пару раз, чтоб неповадно было в корчму ходить. И что ж? Впрок пошло парню. Правда, однажды он даже проломил этому Яни череп… Бедняга так и пропал на фронте в шестнадцатом, еще безусым мальчишкой…
Эх, кабы он, Понграц, не был калекой! Как ни крути, а самое лучшее лекарство – намять проказнику бока. Схватить бы этого отчима, как пойдет в кабак за воротник закладывать, да влепить ему, как положено! Андраш Киш, конечно, подсобил бы, да и старый Юхош тоже. Один следил бы за полицейским. Если нет никого поблизости, можно еще прибавить парочку горячих. Девочка-то тихая, не как другие; те только и знают, что пачкать да визжать. Ох, и не терпит же он их! А эта лишь смотрит на него своими глазищами да ждет, чтобы он ей помог. Ну ладно, поможет.
– А где работает-то твой дядя Калман?
– В нумизматическом музее.
Знает он этот музей, как не знать, это там, за желтой Церковью, на малой площади. Видно, не очень-то надрывается – там и двадцати комнат нет. Это тебе не школа. А пить при нашей работе никак нельзя. Заметят – беда будет, сразу потеряет работу. Кто знает, что станется тогда с этими двумя горемычными.
– Ну, а когда сторожить-то его дома?
– Да не дома. В нумизматическом музее. В понедельник днем, с половины пятого до полшестого.
По понедельникам, значит, кутит с собутыльниками. Разве такой может быть порядочным человеком? Где это видано, чтобы начинать неделю с попойки? Если бы еще в субботу! В воскресенье уже неудобно напиваться, а в субботу куда ни шло. По субботам он никогда не всыпал Яни из-за корчмы. Вот когда брат по будням бродяжничал – это другое дело.
– Только, стало быть, в один этот день?
– Да.
– А в другой раз?
– Нет-нет. Только в понедельник. От половины пятого до половины шестого.
Непонятное дело. Ну, раз речь идет об одном дне, тут легче уладить. Видно, на понедельник готовится проверка, и малявка боится, как бы его не выгнали. Вот где собака зарыта! В музей должен явиться контроль, а ему как раз дежурить выпадает. А тут, конечно, собутыльники. Надо все как следует обмозговать.
– Как фамилия твоего дяди?
– Халлер.
– Халлер. Чудная фамилия, как будто не наша. Ну, да не в этом дело. Итак, сегодня только суббота.
– А ежели я придумаю что, ты перестанешь киснуть?
Жофика снова прижалась к нему щекой. "Пай", – опять послышался откуда-то издалека голос Эржи. Чтоб ему пусто было, этому Калману, раз она так из-за него убивается. Ну, ничего, он, Понграц, что-нибудь сообразит. Кажется, уже сообразил.
– Не плачь, дуреха. Увидишь, никуда он не уйдет в полпятого. Ручаюсь, что останется на месте до полшестого. Можешь на меня положиться. Я поговорю еще с Андрашем Кишем. Так устроим, что он и выйти никуда не сумеет!
Ишь, даже чмокнула его. А распелась как! Кружится, качает ягненка. Видно, очень уж тяжкий камень свалился у нее с души. И "везет" же некоторым малышам! Отец помрет, мать спутается с кем-нибудь, а ребенок тут дрожи за них. Музей – такое порядочное место, нет, чтобы вести себя прилично. Ведь ему, негоднику, там, по правде говоря, и делать нечего. Уж он-то, Понграц, знает, что значит музей: горочки стоят застекленные, вещички в них не пылятся, всего раз в год и надо-то помыть стекла, а остальное время знай себе газетку почитывай. Только и дела, что следить за дверями, как бы какую не взломали. Там, наверное, и убирать не каждый день нужно. О работе бы думал, а не о водке. Если бы еще по субботам хлестал – так и быть. Но начать прямо с понедельника! Такого он давно не слыхал.
А девчушка прямо из рук не выпускает этого плюгавого ягненка… На прощание забыла даже его, старика, поцеловать. До чего дожили! Ну ладно, ладно, пускай бежит, да чтоб завтра вовремя явилась. Но прежде чем уйдет, пусть разыщет и пошлет к нему Андраша.
Куль-шапка обедал. Он жевал соленый огурец с хлебом, а поджаренное в сухарях мясо лежало рядом. Жофи тоже очень захотелось огурца. Куль-шапка, наверное, увидел это по глазам и протянул ей огурец. Какой он был вкусный! Жофи всегда больше любила соленое, чем сладкое, а теперь, в жару, съесть такой огурец было особенно приятно! Куль-шапка тут же схватил свой обед и бегом спустился по лестнице. Жофика посмотрела на противоположную сторону улицы, где жила Дора. Узнать бы, что придумают дядя Пишта с Куль-шапкой! Он сказал, что все уладит. Раз сказал уладит – значит, уладит. Теперь у нее на душе гораздо легче. Марианна, наверное, тоже обрадуется, что у них есть помощники. Вот если бы все устроить, как надо! Если бы мама могла остаться в институте! Если бы Дора никуда не уезжала!
Внизу, у Понграца, Куль-шапка налил воды в кружку, с огромным удовольствием напился и спросил:
– Все же как фамилия этого черта?
Понграц помнил только, что фамилия чудная, но какая – позабыл.
– Что-то такое рыбье.
– Халас?
– Нет, не Халас. Что-то в этом роде, только не Халас. Забыл.
– Халаши, наверное? – Куль-шапка уселся на табурет, – Мы с ним знакомы, на Народном стадионе познакомились, сидел рядом со мной, когда бельгийцы играли. На моих глазах вылакал столько пива, что и лошади было бы не под силу. Наверняка тот Халаши. Говорил, служит в каком-то музее. Ну, а какая награда меня ждет, если он и окажется Жофикиным дядькой?

14
В эти дни и Марте Сабо жилось неспокойно.
Добаи ежедневно звонил и справлялся, не изменила ли она своего решения. Хидаш каждый раз, как они оставались в учительской вдвоем (правда, теперь это случалось не так часто, как прежде, ибо летом он реже заглядывал в школу), продолжал настаивать на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94