Выходит, не матерью она ей приходится. На этот счет он ошибся. Имеет, стало быть, и отца и мать, только у каждого из них своя судьба. От девчонки все отвернулись. При живых родителях сиротой оказалась.
Он вздрогнул.
Что она сказала? "Мы сможем наконец направить жизнь девочки по нужному руслу". Как это она собирается направлять ее, по какому руслу? Когда черномазая сегодня в полдень убежала со своим мешком, откуда он мог знать, что у нее нет никого дома? Думал, найдется там какая-нибудь живая душа. Даже озлился на нее, что так и не рассказала ему, почему скрывалась у него. Значит, она никакая не злодейка, а просто сирота? Что же теперь будет? Тощей с ней нету, никого нету. Кормиться-то как станет? Или уйдет к кому-нибудь из родителей? Почему же она не захотела уехать вместе с сестрой, раз уж вещи собрала? Взяла небось своего мехового зайца да красную жакетку. Как здесь-то вновь оказалась? Отстала ли от машины, свалилась ли с нее – кто знает!
– Теперь о ней совет позаботится.
Совет? Как? И эта вдруг скупа на слова стала. А он не прочь узнать все поподробнее. Вместо того чтобы объяснить толком, что к чему, зажигает тут одну папиросу за другой. Фу, как противно, когда женщина курит.
– Детский дом, куда ее направят, расположен в большом парке на горе Сабадшаг.
Никак, ее в приют собираются отдать? Конечно, так и выходит. Она может не расписывать ему, какой там парк, он и сам отлично знает, что за штука детский дом. Как бы там хорошо ни было, приют есть приют.
– Раз у нее имеются родители, почему бы не отдать им ее?
Марта Сабо покачала головой.
– Родители отказались от нее, законным опекуном была сестра. Скажите, вот вы сами отдали бы ребенка таким людям, которые девять лет назад бросили его?
Он-то? Ни в жизнь! А если бы стали умолять, спустил бы с лестницы, да еще мусорное ведро опрокинул на головы. Даже щенка и того не бросают на произвол судьбы. Животное разума не имеет, и то человек жалеет его, растит, радуется, как оно посапывает в уголке да, слепенькое, тычется мордой в живот матери. А тут ребенок! И в приют его…
Впрочем, что ему до всего до этого! Он пришел сюда совсем по другому делу. Так вот для чего понадобились черномазой ключи! Домой не могла попасть. Поэтому и пряталась так. Но почему же она побоялась сказать ему обо всем? Неужели могла подумать, что он сейчас пойдет в полицию? Как полегчало бы ей, поведай она ему все. Так нет же, только глаза лупила и вначале даже есть отказывалась. Все потому, что слишком много гордости у малявки, а у самой никого на свете нет. Кто же, интересно, кормить эту несчастную будет, пока решится ее судьба? Нет, он не спросит у учительницы, ничего не будет спрашивать. Надо дать ей выговориться, она сама обо всем расскажет.
– Вы очень выручили бы нас, если бы оставили девочку у себя еще на пару дней. Родителей ее вызвали на пятницу. В девять часов утра ее дело будет разбираться в райсовете. На все потребуется время. С приютом мы начнем переговоры лишь после того, как все выяснится с родителями ребенка. В самом деле, присмотрите за ней еще парочку дней, нехорошо оставлять девочку одну в квартире. Расходы, понятно, вам будут возмещены. Родительский комитет заплатит.
"Провались ты, – подумал старый Пишта, – вместе со своими деньгами. Потрать их на гвозди, чтоб было чем гроб заколачивать. Неужели я таким нищим выгляжу? Неужели она всерьез думает, что мне ребенка не прокормить?" Понграц тихонько выругался. Если учительница поняла – на здоровье ей. Сколько можно унижать человека! Каждый лезет к нему со своими несчастными деньгами!
– Что она сказала, когда прочла телеграмму? – спросила Марта.
Откуда она знает про телеграмму? Уж не сама ли принесла ее? Черномазая, да и он тоже считали, что это Жофи выклянчила телеграмму у Сюча. Стало быть, нет.
– Да ничего вроде такого не говорила, – ответил Понграц. Ну, теперь пойдет болтать о черномазой. Не для того он высидел тут два часа на ступеньках, словно нищий на паперти, чтобы про черномазую судачить. И где эту учительницу черти носили столько времени? Переливает из пустого в порожнее, все черномазая покоя ей не дает. Нечего воду в ступе толочь, он и так понял уже, что Дора – не исчадие ада, что она не удирала ни из исправительного дома, ни от матери. Просто сирота божья. Но он-то ведь приковылял сюда не ради черномазой, а ради той, другой!
– Вы мне скажите, что вам нужно от Жофики, – сказал он.
"Ах да, Секей. Не забыть бы поговорить с директором школы насчет Секея", – вспомнила Марта. Секей подслушивает, где может, даже за дверями учительской. Он болтун и клеветник. И в прошлый раз не родители создали ту отвратительную путаницу, а Секей. Правду говорила Биро насчет него. И теперь надо же было ему показывать Понграцу повестки! Что за человек! Знает ведь, как Понграц привязан к Жофике. К сожалению, она, Марта, не сможет сейчас ответить дяде Пиште. Пусть потерпит немножко. Он раздражителен и обидчив. И все же придется промолчать.
– Потому как она не из тех, кто ворует, – продолжал Понграц. Марта видела, что он расходится все больше и больше. – Да я б ей доверил несчитанные деньги. Мало у нее и без того горя – сколько она жаловалась мне, плакала, что Халлер-де не должен никуда отлучаться в понедельник. Спросите хоть у Андраша Киша, у каменщика. Правда, портфель тот несчастный она действительно принесла, скрывать не приходится. Но я не верю, что она его украсть хотела, а то бы она продала его где-нибудь на стороне и не стала бы ко мне таскать.
Все так и есть, как она предполагала. Жофи узнала от Доры, что там готовятся к отъезду, и в понедельник явилась в музей к Калману.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94