Тот скривился от боли, но не издал ни звука.
— Пошел вон! — закричал Эремиус.
Оставшись в одиночестве, он воздел к небу руки и разразился проклятьями. Он проклинал магов древней Атлантиды, магические Камни которых были так сильны в паре и так бессильны поодиночке. Он проклинал и сам Камень Курага, вынуждавший его прибегать к помощи таких бестолковых слуг, какими являются люди. Разумными этих людей могло сделать лишь служение ему, в противном же случае они являли собой нечто до такой степени жалкое, что о них не стоило и говорить. Более же всего он проклинал Илльяну. Почему она ослушалась его? Почему она бежала так внезапно? Если бы ему удалось завладеть тем, на что он имел все права…
Эремиус затряс головой. Что было, то было, — и ничего с этим поделать нельзя. Прошлое так же незыблемо, как Ильбарские горы. Думать следует не о нем, но единственно о будущем.
В родной Горячий Ключ Бора вернулся еще до рассвета. Деревня еще спала. Он подошел к родительскому дому и замер. Изнутри доносился плач.
Бора тихонько постучал в дверь. Она тут же приоткрылась, и перед ним появилось заплаканное личико его сестрички Карайи.
— Бора! Ты где это пропадал?
— Я был в горах. Скажи мне сразу, Карайя, что случилось? Неужели они казнили…
— Нет, нет! Отец здесь ни при чем! Демоны похитили Ариму!
— Демоны?
— Ты что — спишь? Я же ясно сказала — демоны похитили Ариму! — Карайя вновь разразилась ревом.
Он ласково потрепал ее по головке и завел в дом. Невесть откуда взявшийся Якуб прикрыл за ними дверь. Во второй комнате тоже плакали.
— Это твоя матушка печалится, — сказал Якуб. — Детей я отвел к соседям.
— Кто позволил тебе здесь хозяйничать? — возмутился Бора. Он никогда не любил Якуба, который был слишком уж воспитан и предупредителен, что, впрочем, не мешало ему исправно пасти овец. Он появился в Горячем Ключе два года тому назад объясняя свой переезд тем, что в Аграпуре у него было слишком уж много врагов. Дело свое он знал хорошо, и потому встретили его здесь радушно, тем более что он свято чтил обычаи предков.
— Ты здесь тоже не хозяин! — вмешалась Карайя. — Так что прикуси свой язык!
Бора беспомощно развел руками. Кузнец Ископ был прав, говоря о том, что в этом мире нет ничего острее женского языка.
— Прости меня, Кара. Я не спал всю ночь, да и устал немало.
— Ты действительно выглядишь усталым, — сказал Якуб, улыбнувшись. Надеюсь, твоя избранница стоила этого.
— Если ты был у этой девки… — начала было Карайя, но Бора тут же перебил ее:
— Эту ночь я провел в горах. Я пытался разгадать тайну долины.
Карайя тут же успокоилась и даже помогла своему брату омыть лицо и тело. Якуб внимательно слушал рассказ мальчика.
— Верится в это с трудом, — наконец сказал он.
Бора чуть не подавился куском хлеба.
— Ты что — считаешь меня лжецом?
— Ни в коем случае. Но я говорю о вещах достаточно серьезных. Твоему рассказу никто не поверит.
Бора готов был расплакаться. Он и сам думал об этом, понимая, что рассказ его настолько необычен, что скорее походит не на правду, а на пустые бредни.
— Не расстраивайся, мальчик. Я отправлюсь в Аграпур и попробую разыскать своих приятелей. Кто-кто, а они-то должны нам поверить.
Бора собрался с мыслями. Он не доверял Якубу и поныне, но рассчитывать на иных союзников ему не приходилось. Помимо прочего, Якуб был вхож во многие дома Аграпура, великого города, о котором другие знали лишь понаслышке. Войско можно было собрать только там: деревенский люд был слишком напуган и предпочитал отсиживаться дома.
— Клянусь хлебом и солью, съеденными мною в этом доме, — возгласил Якуб, — клянусь Эрликом и Митрой, клянусь моей любовью к твоей сестре Карайе…
Бора вздрогнул и недоуменно посмотрел на сестру. Та улыбалась как ни в чем не бывало.
— Прости меня, Бора, — вновь заговорил Якуб. — Я не мог сделать ей предложения до той поры, пока Арима не выйдет замуж. Теперь же думать об этом и вовсе не приходится. Нас ждет долгий и трудный поход. И я клянусь сделать все от меня зависящее для того, чтобы освободить твоего отца и отомстить за твою сестру.
И в ответ он услышал храп. Бора забылся крепким сном.
1
Славный город Аграпур называли и великим, и блистательным, и сказочным, однако ни одно из этих определений не заключало в себе всей истины. Лучшее и справедливейшее из всех имен ему было дано заезжим кхитайцем, назвавшим его "Градом, в котором сошлась вся Поднебесная". Имя это, при всей его тяжеловесности, как нельзя лучше подходило Аграпуру, не знавшему недостатка ни в чем и способному утомить разве что свойственным ему разнообразием.
Солнце уже зашло, но черепичные крыши и камень мостовых все еще пылали жаром… Улицы были почти пусты — на них можно было встретить лишь дозорных да тех, кому срочные дела не позволяли сидеть дома. Последние в большинстве своем были людьми вполне определенной профессии. И днем, и ночью в Аграпуре можно было найти все, что угодно, но для темных дел — а ими-то эти люди и занимались — ночь, как водится, подходила куда как лучше.
Конан-киммериец, офицер армии наемников, ничего противозаконного совершать не собирался. Он спешил в таверну "Красный Сокол", где его ждали отборное вино, отменное жаркое и юные прелестницы. В их обществе тяготы ратной службы забывались, и жизнь становилась такой, какой она, по его глубокому убеждению, и должна была быть.
Конану вспомнился его недавний разговор с капитаном Хаджаром.
— Ты сопровождаешь королевских особ в Кхитай и считаешь себя важной птицей. Но ты ошибаешься, парень. Твое место среди воинов. В том твой удел и состоит.
— Капитан, ты хочешь сказать, что я такой же вор и прощелыга, как и мои подчиненные?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61