Одна лошадь пронзительно заржала, другая встала на дыбы, а ее всадник отчаянно вцепился в луку седла.
Губы его шевелились, когда он неистово молился, чтоб не угодить в этот демонический свет.
Свет потек дальше, добираясь до бандитов. Те, кажется, тоже молились или бранились, но до ушей Акимоса не долетело ни звука. Затем он сообразил, что рот у той лошади по-прежнему открыт, но ее пронзительное ржание тоже сделалось немым.
Акимос не мог сделать жеста для отвращения зла, не отняв одной руки от поводьев. Вместо этого он молился, словно с помощью чистого потока обетов он мог швырнуть свои слова богам, вопреки этому ужасному свету.
За исключением того, что этой ночью, на этой дороге, в присутствии этого света, казалось, что боги, возможно, и не существуют.
Вожак бандитов был храбрым человеком, хорошо дравшимся во всех армиях, из которых он дезертировал. Он не отступил, когда к нему пополз демонический свет. Он увидел, что один из его бойцов ткнул в него копьем и копье задрожало и осталось застрявшим, словно этот свет был крокодильей пастью.
Затем свет добрался до него. Он почувствовал ожог, который был вызван жаром, или холодом, или и тем и другим одновременно. Жжение не причиняло боли, и когда он опустил взгляд, то увидел свои ступни в грязных башмаках и ноги в драных штанах такими же, какими они были всегда.
Он выхватил меч и издал призывный крик. Услышал его, похоже, только ближайший к нему разбойник; он поворачивался, пытаясь снять с пояса палицу, когда сверху на плечо ему рухнула липкая серая масса.
Это была прядь мха с деревьев над ним, но прядь, наделенная демонической жизнью. Она уже собралась в ком размером с человеческую голову. Теперь же она извивалась, словно клубок змей, ползающих по лицу разбойника. Тот открыл рот, собираясь завопить, и мох перевалил ему через губы и зубы, забивая рот.
Глаза у вожака вылезли из орбит, когда он увидел такое, а рука конвульсивно сжала рукоять меча.
Выронив палицу, вцепившись обеими руками в мох, разбойник заметался как безумный. Он ничего не достиг, потому что мох внезапно, казалось, приобрел крепость медной поволоки. И он также ничего не сделал, чтобы помешать мху заползти ему на нос и в нос. Лицо его уже темнело, а тело изогнулось дугой, и он упал навзничь в свет. Он еще немного подрыгал ногами и поизвивался, а потом перестал двигаться. Наделенный сверхъестественной жизнью мох стек с лица покойника и пополз к разбойничьему атаману.
Вплоть до этой минуты вожак не терял смелости. Теперь же она улетучилась. "Если б свет помешал его ногам двигаться, он бы сию же минуту сошел с ума. А так — он вытягивал ноги, словно из грязи глубиной по колено. Он мог передвигаться, но ровно настолько быстро, чтобы оставаться впереди мха. Если сверху упадет новый — он обречен.
И все же край света подползал все ближе и ближе, быстрее, чем мох, и никакого нового мха не падало. Грязеподобное засасывание ослабло, а затем исчезло. Атаман рванул к границе света, пересек ее и почувствовал, как его башмаки застучали по твердой почве.
Он побежал, не заботясь о том, куда бежит, и даже на мгновение не оглядываясь на тех, кто остался позади него. Все равно он не мог спасти никого из своих бойцов, попавших в этот демонический свет. Что же касается его врагов, то стрела в спину могла быть милосердной по сравнению с его судьбой, если в ночи бродило еще какое-то колдовство.
Ни стрелы, ни чары не преследовали бежавшего вперед по дороге атамана разбойников. В ста шагах от границы он остановился в тени дерева, после того как убедился, что на нем нет дьявольского мха.
Те из бойцов, что выскочили вместе с вожаком на дорогу, похоже, погибли. Но это были не все, кто шел за ним. Еще десяток бойцов ждали на другом фланге. Он не отдал никаких приказов, но если у них есть глаза на мордах, то они должны б увидеть судьбу своих товарищей и держаться подальше от дороги. Держаться подальше, за пределами чар, но нет, наверно, за пределами выстрела из лука.
Стрельба ночью всегда была делом рискованным, с одинаковой вероятностью проткнуть стрелой и друга и врага. Но демонический свет показывал его и весь отряд так же ясно, как средь бела дня. Среди засевших на другом фланге имелось несколько хороших лучников, а утыканный стрелами колдун неважно наводит чары.
Атаман повернулся и двинулся вверх по склону. Еще пятьдесят шагов, и он скрылся за поворотом дороги. Теперь он ушел из поля зрения колдуна и его отряда. Он остановился, завидев молодой кедр, который отмечал начало сухого пути.
Разбойник потратил на его поиски некоторое время. В любую минуту он ожидал услышать дробь копыт и боевой клич товарищей колдуна — или даже какие-то слова, которых не следует знать ни богам, ни людям, когда колдун прочтет еще одно заклинание.
Поэтому неудивительно, что, когда разбойничий атаман нашел тот кедр, он так и бросился к нему со всех ног. И также неудивительно, что он как-то не заметил трещину в земле, шириной с ладонь и протянувшуюся целиком поперек дороги.
Он споткнулся и попал ногой в трещину, поранив при падении колени и руки. Он выругался, поднялся и почувствовал, как что-то схватило его за ноги. Что-то обжигающее, и не слабеньким жжением демонического света. Что-то, казалось, в один миг спалившее ему мясо до костей, а в следующий миг растворившее и кости.
Когда он почувствовал, что жжение прогрызает себе дорогу вверх по его ногам, то завопил. И завопил еще громче, когда почувствовал, как его утаскивает в трещину. Он продолжал вопить, пока жжение не прогрызло себе дорогу до его груди и не растворило ему легкие.
Когда содрогнулась почва, целой оставалась только кисть левой руки атамана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79