В то же время мадам Амино сидела с таким видом, будто смысл слова «мамочка» пока не дошел до нее.
– Надо же, как вам удалось найти меня? Ведь я случайно оказался в Токио, а разыскать человека, который целых двадцать пять лет находился неизвестно где, – то же самое, что найти булавку, которую обронили где-то в пустыне. Хорошо, что я жив и здоров, как видите, а если бы, не дай бог, меня не было на этом свете, ваши поиски затянулись бы навеки.
Майко представила себе мадам Амино, стоящую у могилы Мэтью. Когда Майко ездила отдыхать в Вену, она ходила на городское кладбище. Она положила цветы на могилу Моцарта, в которой не покоилось его тело, на могилу Бетховена и на могилу Шуберта рядом, и прошлась по другим участкам, на одном из которых увидела женщину средних лет, рыдающую у свежей могилы. Ее утешал мужчина, наверное, муж. На могильном камне стояли даты: 1980–1985. Майко поняла, что супруги потеряли ребенка. Тогда она подумала: наверняка мать у могилы молит о том, чтобы ее ребенок воскрес и вновь появился перед ней. Из – за этого она не предала тело ребенка огню.
– Я была абсолютно уверена и никогда не сомневалась, что ты жив. Даже если бы ты умер, я была готова воскресить тебя силой своей мысли о тебе.
– Ах, вот как? Один раз я был близок к смерти, спасибо, что спасли меня.
Мадам Амино улыбнулась: не стоит благодарности.
– До сих пор моей работой было перерождение в умерших детей, но мне никогда и в голову не приходило, что я могу переродиться в самого себя. Я ничего не помню о том времени, когда я был Macao. Macao умер и переродился в Мэтью.
– Но Macao и Мэтью – это один и тот же человек. У тебя же есть двойник по имени Микаинайт. Он лучше всего может доказать тебе это. К счастью, я не забыла, как в три года ты часто разговаривал с Микаинайтом. И сейчас Микаинайт – твой двойник, да?
– Да, он и сейчас внутри меня.
Честно говоря, Микаинайт, я не помню, когда началась наша дружба. Ты и есть мое сознание, и ты – посланец моего сознания. Катагири разъяснил мне эту роль Микаинайта. Но, Микаинайт, я встретился с тобой раньше, чем с Катагири. Наверное, когда мне было три года, мы уже дружили с тобой.
Мадам Амино посмотрела на Майко и пробормотала:
– Этот Микаинайт, наверное, тоже совсем не помнит меня.
Извини. Не помню. В три года мир разрушился. В тринадцать лет он еще раз разрушился, и в семнадцать лет – еще раз. Сейчас четвертая цивилизация пребывает в расцвете. Скажи, Мэтью.
– Я полагаю, вам нужно подробно поговорить обо всем и найти то общее, что сохранилось в вашей памяти.
Слова Майко вызвали кивок согласия только у мадам Амино. Теперь они начнут искать подтверждения общего прошлого. Что ни говори, а выудить со дна болота памяти воспоминания трехлетнего возраста для Мэтью было крайне сложной задачей. На данном этапе их не связывало ничего, кроме слова Микаинайт.
– Я хочу сделать для тебя всё, что в моих силах. Мэтью, началось. Не продешеви.
– Мне приятно это слышать, но я самостоятельный человек, у меня есть своя работа.
– Разумеется, ты можешь заниматься тем, что тебе нравится. Но я…
Здесь им лучше поговорить откровенно. Вопросы о деньгах и о желании мадам Амино лучше обсуждать по-деловому. В начале надо провести переговоры, как между заказчиком и ребенком напрокат, тогда дальше не возникнет проблем. Таков был расчет Майко.
– Мэтью-сан, мадам Амино хотела бы сделать инвестиции в твою работу.
То есть, другими словами, купить Мэтью. Точно так же, как она купила Кубитакэ.
– А что требуется от меня? Некоторое время пожить с мадам Амино в качестве ее сына, да?
Микаинайт, это ничем не отличается от работы ребенком напрокат. Только заказчица – родная мать.
Мадам Амино кивнула в ответ на вопрос Мэтью. Она не могла прочитать его мысли, но интуитивно она чувствовала, что, с легкостью назвав ее мамочкой, он думал: «Тоже мне мамашка нашлась». Как родной матери ей не удалось основательно подготовиться, и с этим ничего не поделаешь, но ей хотелось во что бы то ни стало укрепить родственную связь с сыном. Иначе придется коротать старость в одиночестве. От этих мыслей в ее измученном ревматизмом теле чувствовалась слабость.
Если в сердце Мэтью и происходила борьба между родной матерью и матерью, воспитавшей его, то в любом случае воспитавшая мать обладала большим преимуществом. С ней его связывают свыше двадцати лет, с мадам Амино – всего три года. Наверное, всё-таки придется начинать как абсолютно чужим людям? Но чужим людям гораздо проще: они начинают с «Who are you?»
– Мамочка, я тоже сделаю все, что в моих силах.
Такой радостный голос. Кажется, это называют легкомыслием?
– На вашу долю, мамочка, тоже выпало немало трудностей.
Комната, которую приготовили для Мэтью, была роскошной, как номер люкс в гостинице. Рассеянный свет проникал через окна в потолке, уличный шум был практически не слышен. Комната была убрана, и постельное белье, и покрывала, и виски и бренди в баре – всё было совсем новеньким, за исключением одного странного предмета. Сначала Мэтью подумал, что это брошенные кем-то трусы, но это была потертая, свалявшаяся, грязная детская подушка.
Около девяти вечера мадам Амино вошла в комнату Мэтью с альбомом в руках. Он спросил ее, что это за подушка, и мадам тут же раскрыла альбом и показала пальцем на одну фотографию. На ней была изображена пухлая, еще как следует набитая ватой подушка вместе с маленьким мальчиком.
– Мacao-сан, куда бы ты ни ходил, ты всегда брал с собой свою подушку.
Ну, может, так оно и было. Он посмотрел другие фотографии трехлетнего Macao. У него не было уверенности в том, что это действительно он в три года, но раз мадам Амино говорила, что это он, значит, можно было ей поверить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98