Вечером мадам Амино взяла Мэтью в гей-бар, в который она часто ходила. Ей хотелось похвастаться сыном перед людьми.
– О, госпожа Амино. Давненько вас не было.
На стойке стоял шикарный букет роз, за стойкой виднелась рожа злодея, от одного вида которой впечатлительный ребенок разрыдался бы.
– Сегодня вы вместе с хорошенькой ласточкой. Чудненько!
– Не мели ерунды, – недовольно сказала мадам, хотя ей было приятно. – Это мой сын.
– Ой, – открыл рот гей, владелец бара, и застыл в онемении, так что Мэтью пришлось вежливо объяснить ему:
– С детских лет мама отдавала меня приемным сыном в различные семьи, и у нас не было возможности часто видеться.
– Это точно, мне и самой так кажется. Сын недавно вернулся из долгого-долгого путешествия. Хотя мы и жили вдали друг от друга, вновь встретившись, мы увидели, что похожи…
Три дня пролетели как тройной прыжок, в одно мгновенье. Казалось, что расстояние между матерью и сыном сократилось, по меньшей мере, на длину этого прыжка. Но о том, что будет дальше, никто не думал.
Мэтью безумно понравился мадам Амино. Она даже подумала, что с жиголо Кубитакэ они отличаются как небо и земля. Ее родной сын на зависть людям вырос в прекрасного молодого человека – ее ожидания были обмануты в хорошем смысле слова. Когда она задумывалась, благодаря кому это произошло, то не могла не испытывать благодарности, смешанной с чувством зависти, по отношению к родителям, воспитавшим Мэтью.
Мамочка, у тебя слезы на глазах
Во второй половине дня должна была прийти Майко. Мадам и Мэтью с раннего утра пили коктейли, обмениваясь шутками, решив разговор о будущем отложить до ее прихода. Мадам рассказывала о сне, который недавно видела. О том сне, где на нее хотел напасть медведь, а Мэтью превратился в собаку и спас ее. Мэтью стал объяснять: Наверное, это Микаинайт зашел к тебе в сон. Когда ночью я засыпаю, Микаинайт прыгает по мне три раза и улетает. Некоторое время он парит по ночному небу, подобно облаку, на котором сидит Сунь Укун, а потом врывается в сны тех людей, которые спят, бессознательно думая обо мне. Мама, как я выглядел в твоем сне?
– Я тебя не видела. Ты был у меня за спиной. Но во сне я была уверена, что это мой Масао-сан.
– Скоро, наверное, ты действительно увидишь меня во сне.
– Мне кажется, что эти три дня я провела как во сне.
– Сон еще не кончился. Мама, и у снов, и у реальности есть продолжение.
– И у снов тоже? Разве сон не кончается, когда проснешься?
– Нет, сны похожи на сериалы, мы всегда просыпаемся на титрах: «Продолжение следует». И через неделю или, может быть, через десять дней, когда-нибудь ты сможешь посмотреть продолжение сна. Если не будет продолжений, то это равносильно смерти. Разве нет?
– У тебя всегда так?
– Да, во сне я живу так же, как в реальности.
– Ты и раньше появлялся в моих снах. Во сне тебе всегда было три года, ты не взрослел. Как Оскар из «Жестяного барабана». Иногда я вынимала твою фотографию из альбома и молилась, чтобы ты приснился мне. Мне казалось: ты умрешь, если этого не произойдет.
Сколько Мэтью и Macao до сих пор появлялось и исчезало? Мэтью и Macao, без плоти и костей, бескровных, не отбрасывающих тени? Во сне родной матери мадам Амино существую я. Сделанный из того же вещества, что и сон. Сейчас в ее сознании встретились двое меня: тот, который существует только во сне и не может выйти за его пределы, и тот, который не может оказаться во сне. Я не могу сказать, кто из них настоящий. Тот я, который внезапно появился перед ней, – явление более непостижимое, чем совсем чужой человек. Тот я, которого она вырастила в люльке своих фантазий, прожил с ней вместе двадцать пять лет. К кому она испытывает большую симпатию? Можно и не говорить, и так всё понятно. Но Мэтью существует только здесь и сейчас. Этот Мэтью не испарится, даже когда человек, смотрящий сон, проснется.
На перилах террасы недовольно чирикал воробей. Мэтью рассеянно следил за воробьем, а мадам Амино не могла отвести глаз от его профиля, будто подглядывала. Она думала о том, что в нынешнем облике Macao-Мэтью наверняка должны были остаться какие-то черты от него трехлетнего, и, в конце концов, она их нашла. Когда он о чем-нибудь задумывался или пребывал в рассеянности, он выпячивал нижнюю губу. Такое выражение лица часто бывало у трехлетнего Macao. В одно мгновение пробел из девяти с лишним тысяч дней был заполнен, лицо нынешнего Мэтью и лицо трехлетнего Macao, который вот-вот готов был расплакаться, обнимая свою подушку, совпали. Да, я родила этого ребенка. В родильном отделении больницы. Он весил 2400 граммов. Потом он любил играть в догонялки и вечно убегал от родителей. Когда я говорила: «Пошли мыться», он голышом носился по столовой. Когда я хотела постирать наволочку и забирала его подушку, он со слезами пытался ее у меня отобрать. Тот Macao, который сейчас сидит здесь, – это тот же самый Macao, что и двадцать пять лет назад.
– Macao!
– А? – сказал Мэтью и посмотрел на мадам. – Мамочка, у тебя слезы на глазах.
Что ж это я? Начала сентиментальничать. Мы еще не стали окончательно матерью и сыном. Пока еще старший и младший товарищи. Нельзя торопить события. Нельзя смущать Macao. Все должно идти естественным путем. Потребуется время, прежде чем Macao сможет признать меня своей матерью. По-другому и быть не может.
К счастью или нет, но в этот момент появилась Майко. Белое платье, красные лодочки – ее любимое сочетание. Мадам поспешила отвлечься. Смотря на Майко снизу вверх, как будто снимая взглядом с нее юбку, Мэтью сказал:
– Привет, что делала?
– Размышляла.
– Да? И о чем?
– О будущем.
– Чьем?
– Матери и сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98