– Лечь, уроды! Руки на затылок! – заорал звеньевой. Надо отметить, что четыре эти слова были им произнесены, против обыкновения, очень четко, и вообще вся речь вышла складной, грамматически безукоризненной.
Схватка, вопреки ожиданиям нападавших, закончилась, практически не начавшись. Налет боевого авангарда стал полной неожиданностью для двух средней трезвости парней, нарядившихся в синюю форму. Они почти не сопротивлялись, что сильно разочаровало противника. Свищев и Недошивин, связывая сторожей по рукам и ногам и затыкая им рты, сделали попытку помять их несколько усерднее, чем требовалось, но апатия противника гасила всякий интерес к физическому воздействию. Для Тубеншляка, Злоказова и Саврасова работы не было; Саврасов неторопливо, вразвалочку вышел на крыльцо и махнул рукой. Ферт отделился от древесного ствола и поспешил, чуть пригибая голову, к воротам. За ним устремились остальные; через минуту молчаливый возбужденный отряд быстро шел по кладбищенской дорожке. Не хватало только Тубеншляка – его оставили в здании администрации караулить «секьюрити».
Ферт сделал знак Щусю, тот выскочил вперед и возглавил процессию, указывая путь. Долго искать ему не пришлось; Щусь, проторчавший полдня на кладбище, мог теперь ориентироваться с закрытыми глазами. Свернули направо, потом еще раз направо. Послышался громкий радостный шепот проводника:
– Вот она, голубушка! Пришли, товарищ Ферт!
– Зажечь фонари! – скомандовал инструктор.
Замельтешили, вспыхнув, огни карманных фонарей. Немного пометавшись, они сосредоточились на обледенелой раковине, косо обрезанном камне памятника и бесполезной ограде. Было видно, что могилу только что навещали, поскольку снег был расчищен, а в раковине разложены тронутые первым тленом тюльпаны.
– Прошу слова, – Ферт ослабил петлю шарфа, высвобождая рот, протер очки и выступил вперед. Свищев и Коквин, хотя никто от них этого не требовал, построили своих людей. Луна улыбалась, думая о чем-то своем, поскрипывали прихваченные стужей деревья, бесшумно клубились облака выдыхаемого пара. – Ребята, – обратился Ферт к налетчикам, и те немало удивились такому панибратству: за вожаком такого не водилось. – Давайте по-простому, без вывертов. Вот вы – нормальные, крепкие мужики – разве не чувствуете, сколько здесь падали? Я так просто копчиком ощущаю, как тонны гнили тянут под землю мегаватты, гигаватты нашей энергии. Чего там книжные вампиры – вон их сколько! – Ферт обвел погост рукой. Потом ткнул пальцем в направлении разгромленной сторожки: – Подумать жутко, что жизнь тех парней пропадает понапрасну, зря. Сколько бы они могли сделать полезного, доброго! А сколько денег тратится на эту помойку – с ума сойти! Денег мало, денег живым не хватает – но только попробуй, не выдели кладбищу: оно враз о себе заявит – размоет его дождем или еще что-нибудь, и тогда отрава, которая хуже любого биологического оружия, хлынет в водоемы, проникнет в наши дома и приведет нас сюда же, где кончаются все пути. Сегодня мы делаем первый шаг на пути освобождения от пагубных суеверий и диких традиций. Успех придет не сразу, и нам придется еще много, много раз повторить начатое, но капля камень точит. В сознании масс народится и окрепнет мысль, что лучше им будет держаться подальше от склепов и могильных крестов. Это, повторяю, произойдет не скоро. Но настанет день, когда враг будет разбит, и нас, первопроходцев, вспомнят добрым словом, и слезы благодарности прольются нашими потомками. А значит – к бою! Товарищ Холомьев – обеспечьте музыкальное сопровождение – чтоб с огоньком работалось!
Холомьев извлек из-под полушубка портативный магнитофон.
– Мороз крепковат, – заметил он озабоченно, нажал на клавишу, и из маленьких динамиков грянула родная «Весна».
Ферт подошел к памятнику, размахнулся и ударил носком ботинка точно в черточку, пролегавшую между годом рождения и годом кончины. Камень не дрогнул; иного от него и не ждали. Вооружившись украденными в сторожке ломом и лопатами, цвет и гордость «УЖАСа» молча набросился на надгробье. Оно недолго продержалось, бессильное против железа и бешеного натиска громил.
– Урну не забудьте! – крикнул Коквин.
Антон подсунул лом глубоко под раковину, навалился; к нему поспешил на помощь Злоказов. В два счета справившись с задачей, ударили в твердую землю остриями лопат. Копать было не так уж трудно, так как землю рыхлили не далее, как днем. Вывернули урну; Щусь, ликуя, схватил ее, поднял высоко и показал товарищам. Его окружили кольцом, завыли, закружились в хороводе.
– Не дожгли! – выговорил запыхавшийся Коквин, глядя на урну. – Ну что – исправим, спалим?
– Нет, – улыбнулся Ферт, – это неправильно. Надо, чтоб все было видно. Спалим – и что останется? Рубите ее в щепки! – приказал инструктор.
Вновь взметнулись лезвия лопат, раздался треск. Горстка темного порошка высыпалась на снег, Ферт кивнул Свищеву; – тот спустил штаны и, кряхтя, пристроился над обломками. Саврасов встал сзади – в очередь, но Ферт посоветовал ему поберечь добро для других.
– Краску! – велел инструктор.
Ему подали большую жестянку с торчащей малярной кистью, Ферт лично пошуровал внутри, приблизился к поваленному памятнику и черной краской намалевал свастику.
– А почему не что-то другое? – спросил, как всегда, любознательный Антон. Его пытливый разум не любил неясностей.
– Потому что свастика – жупел, пугало для людей, – растолковал ему Ферт. – Страх перед ней – генетический, она уже сама по себе устрашает. Нам ведь наплевать, кем нас сочтут – главное, чтоб была достигнута цель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24