А они все молчат и смотрят на него так, словно он с неба свалился. Тут оказывается, что для него и обеда не осталось. И вещи почему-то лежат в углу, связанные в узел. Он берет трубку, звонит родителям. Те тоже поражаются: откуда ты звонишь? Человек до того рассердился, что бросил трубку. Поворачивается, а в доме никого нет, он один. И на столе чисто, и вещи на месте, в шкафу. А за окном — все какое-то новое, только видно плохо, потому что темно. И в небе шебуршит…
Степин замолчал.
— Ну и что же с ним было? — спросил посерьезневший Миша.
— Не знаю, — упавшим голосом ответил Степин, страшно расстраиваясь, что так быстро, наспех рассказал про Человека. — Это все.
— Ну-у, — разочарованно сказал какой-то невидимый, сидевший по ту сторону костра. — Так нечестно. Не считается!
— Считается, — заступился за Степина старший вожатый. — Впечатляющий случай. Лучшее, что я сегодня услышал.
Он посмотрел на часы, потом перевел взгляд на другие костры. Там уже покончили с историями, и теперь выступали вожатые. Леша и Дима ходили кругами и что-то втолковывали. Они прохаживались за спинами сидевших, описывая второе, невидимое кольцо. Леша двигался по часовой стрелке, а Дима — против. Кентавры и Дьяволы слушали, затаив дыхание.
Из кустов, где хоронился рафик, доносилось покряхтывание, означавшее сытую речь. На Зеленом Поле окончательно сгустился мрак. Все исполнилось такого глубокого значения, что даже местные что-то почувствовали и совсем не помышляли о вторжении. Костры уже не гудели, а тихо пели.
Миша поправил перевязь и тоже встал.
— Время позднее, — заметил он. — Пора и мне высказаться. С выдумками разобрались, настала очередь захватывающей действительности. Завтра у вас мнемирование. Помните?
Все молча закивали, хотя вопрос был праздный — пожалуй, что и дурацкий. Как же не помнить? Кивали не из вежливости, а от важности: все, что было сказано прежде, поблекло и представлялось увертюрой, которая растянулась на годы.
— У нас тут, конечно, не Элевсинские мистерии, — напомнил Миша, будто прочитавший их мысли. — Если и будет какая-то инициация, приобщение… то завтра. Все слова понятны? Не очень? Выкиньте из головы, будьте проще. Сложность — порок, вот и папа твой так же считает…
Миша посмотрел на Малого Букера. И все посмотрели: вот оно как обернулось. Не прост ты, Букер, тихушник! У тебя, оказывается, какие-то свои дела со старшим вожатым.
Миша прикурил от головешки.
— Завтра вы станете мужчинами, — он говорил доверительно, с четким разделением слов. — Вы переможете своих отцов. Вам откроются все их слабости. В древности жил человек по имени Хам, который узрел наготу отца. И что с ним стало? Ничего, — сам себе ответил Миша. — Посмотрел, принял к сведению и стал развиваться дальше. И с вами ничего не будет. Вы посмеетесь над тем, что узнаете, и вам будет видно, кому и чему вы поклонялись. Кого вы боялись. Какие ничтожества были для вас авторитетами. Паулинов, кто такие авторитеты?
— Бугры, — растерянно отозвался Паук, немного подумав.
— Темнота, — махнул на него Миша. — Но это хорошо, не горюй. Я говорю о том, что отцы были для вас важными, устрашающими фигурами. И вы пока щенки. Сегодня — вы еще щенки. Но не завтра. Вы скоро поймете, что ваши родители ничем не лучше, а в чем-то — намного хуже и гаже, чем вы сами. Вы переварите их опыт и двинетесь вперед, ничем не стесненные. Вам предстоит выкинуть из головы много разной сложной зауми, вбивавшейся годами.
Миша мягко ступил раз, другой, и оказался вне кольца. Он начал кружить, обволакивая Тритонов словами, застывавшими в прочный и легкий кокон.
— Мы не рвем традицию. Мы поступаем, как поступали они, потому что в этом мире у человека две задачи. Он должен по возможности избежать неприятностей. И должен сказать свое слово. Положите руки на плечи соседей. Но где взять свои слова, если слушаться чужих? Задача завтрашней процедуры — избавить вас от этих надоедливых, воспитывающих голосов. Закройте глаза. Взять нужное и отправиться дальше своим путем. Начинайте медленно раскачиваться вправо и влево.
Он мельком взглянул на Кентавров и Дьяволов.
Три костра совсем притихли. Они горели ровно и вдумчиво; цепи из скаутов слабо раскачивались в противофазе друг к другу.
— Теперь в другую сторону, — приказал Миша, отмечая смену фаз у соседних костров. У него возникло желание погладить опущенные макушки, и, если бы не пилотки, он, наверно, так бы и сделал. Миша продолжил инструктаж. В его речи постоянно звучали ученые слова, но скауты, даже если не понимали их до конца, руководились интуицией, которая весьма обострилась в полугипнотическом состоянии. Методисты, разработавшие примерный текст, не ошиблись и рассчитали правильно: все доходило.
— Проверка, — монотонно объявил Миша. — Слушаем пароль: нам нечего делить, кроме неба. Отзыв?
— Мы в одной лодке! — прошелестел тихий хор.
— По слову вашему, — отозвался Миша. Он с удивлением понял, что в эту минуту государственный лозунг вызвал у него нечто, похожее на благоговение. Но разбираться с этим было некогда. — Вы будете пропитаны отцовской памятью. Коллективная мастурбация после отбоя отменяется. Не сметь! Не сметь! Вам дают чай без брома. Житейский архетип, лубочная картинка — отцы приезжают к сынам, привозят гостинцы — печатные пряники. Но запечатают самих дорогих гостей. Впитывайте, усваивайте, переваривайте их прошлое. Переборите! Продолжите! Видите, как были они беззащитны и беспомощны? Видите, чем они дорожат? Что такое их жалкие детские впечатления перед лицом сыновней силы? Этот старый мех мы наполним молодым вином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32