То-то он целовал Христа прежде чем передать его страже, то-то вернул гонорар.
Вполне может быть, что Тот, Кто превыше всех и всего, отнесется ко мне отечески любовно и простит заблудшую овцу. Он наречет меня сыном и посадит в ногах. Он воскресит меня, разорванного динамитом, к вечной жизни. И там, в вечности, мне откроется, что все случившееся со мной здесь на деле имело целью привести меня к высшему благу, само же по себе оно, случившееся, ничтожно и жалко в сравнении с дарованным величием. Но вот что тревожит меня, что мне хочется - все ж таки чего-то хочу! - знать: тот, воскрешенный - кто он будет такой? Буду ли это я? Или я - но преображенный, смеющийся над своими бедами и плюющий на них? Но это буду не я. Ведь я страдал и мучился, и если все это не будет иметь значения... как же быть с памятью? Имею ли я право помнить, как долгие годы меня истязали, а я не понимал, зачем, и не имел в душе светильника веры, чтоб хоть она послужила мостиком? Ведь я не имею светильника, и нет у меня заслуг. Я, кстати, никогда не поступал так с животными и не мучил их, непонятливых, как делает это с ними и со мной Тот, который Всеблаг. Я просто жил и не понимал.
Но если будет мне сохранена вся полнота моей памяти, все оттенки и подробности моих здешних мытарств, вся гамма пережитых мною терзаний - тогда зло получит право на вечность: через память.
Я сдержу слово и скажу оВасилисках, что обещал. Я не знаю и не хочу знать, кто они такие, - ясно, что не люди. Они, кстати, весьма недалекие создания со своими секретами и конспирацией, они ничего не имеют за своими черными душами. Уже давно и стар, и млад уловили чуждость их природы нашей. Сказали бы прямо, откровенно, и никто бы не пикнул, никто не полез бы в серьезную драку, коль скоро Господь попускает им травить души смертных и находит это мудрым и достойным Высшего Существа. Цель их понятна: ни к чему другому не способные, они стремятся влезть в вечность посредством памяти. Это их хлеб. Мне больше нет до них дела, ибо они не могут сделать мне хуже: убедить, что я еще более страшная тварь, нежели мне открылось.
Проверим шашки. Чего их, впрочем, проверять? они там, где и были: на своем месте.
Вероятно, я уже на пороге чего-то нового. Мерещится чей-то лик, он несомненно знаком, но узнавание пока преждевременно. Я узнаю вот-вот. Я обвожу взглядом комнату, задерживаю его на столе, комоде, лежаке. Заглядываю в окно: уже поздний вечер, и золото ушло на дно, оно сменилось серебром, всплывшим на поверхность канала. Магов нет, а может быть, они прячутся где-то поблизости. Мне вдруг становится жаль, что они ушли. Хоть бы кто объявился напоследок. Что это со мной - я захотел слишком многого.
Отлично, и лента как раз кончается... Нет, уже все, кончилась. Мои последние слова улетят ночью в ночь, нигде и никем не запечатленные.
Я зажигаю спичку, подношу к фитилю, обношу остальные. Память. Только память. Я об одном попрошу проклятого дьявола, Который Меня воскресит: сохранить мне память.
октябрь-ноябрь 1993
март-апрель 1994

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12