Хукуйник беспокойно зашебуршал, чмокнул губами и стих. Я неприязненно покосился на него. - Он ко мне всю ночь лез, - пожаловался я Толяну. Наверно, он гомик. Шутки шутками, а вот случится у меня после него внематочная беременность...
- Гомик? - заинтересованно переспросил Толян, принимая правила игры. Тогда надо бы с ним что-нибудь сделать.
- Давай его пеплом усеем, - предложил я, благо мы к тому моменту уже курили по первой утренней.
Толяну эта мысль понравилась. Мы собрали весь пепел, что смогли обнаружить в палатке, и привели приговор в исполнение. Хукуйник в мгновение ока поседел, и мы условились сказать ему, когда он выспится, что это случилось на почве хронического алкоголизма и у него аллергия на спирт. После предпринятых действий у меня улучшилось настроение, и я, порывшись, извлек из груды рубах, штанов и ботинок початую банку сгущенки. Мы разукрасили Хукуйника и сошлись во мнении, что он сможет обратить в бегство самых свирепых южноамериканских индейцев.
- Его никто в Южную Америку не выпустит, - сказал Толян. - У него теперь нет ничего общего с Клаусом Барбье. - И тут Толян застыл. - Где Алина? - тревожно спросил он.
При виде его озабоченности я снова малость упал духом, но потом и сам обеспокоился.
- Кто ее знает... Ты помнишь, как она уходила?
- Нет.
- Я смутно припоминаю... по-моему, не так давно...
Толян поджал нижнюю губу, встал на четвереньки и высунулся наружу.
- Ну, что там? - спросил я невнятно, раскуривая папиросу.
- Ее здесь нет.
- Ч-черт!
Через секунду мы оба стояли на свежем воздухе и рассматривали изошедший пламенем, ныне угасший костер. Отсутствие Алины могло, конечно, объясняться банальными причинами, расписывать которые было бы нескромно. Вся беда заключалась в том, что не было видно и Дынкиса.
- Она с ним пошла, - выдохнул я.
- Зачем? - резко повернулся ко мне Толян. Казалось, он испепелит меня взглядом, как будто я был в чем-то виноват.
- Вот и я думаю - зачем, - пробормотал я в ответ. - Он же такая сука... задурит ей мозги. Ей нетрудно, слава Богу... Ему мало той, что с тобой была, - извини, что напоминаю.
- Чего там, - отмахнулся Толян. - Я морду ему разобью...
- Помогу! - кивнул я решительно.
- Пошли! - рявкнул Толян.
Мы бросились к лесу. Я впервые подумал, что Толян - очень возможно относится к Алине гораздо серьезнее, чем можно было предположить...
Почему нас понесло в сторону, где спуск был круче - непонятно, но такие мелочи, как крутой спуск, нас не волновали. Я заметил, что Толяна всего трясет на утреннем холоде, и уступил ему половину штормовки. Связанные ею, будто сиамские близнецы, обнявшись, объединенные общей целью, мы стали спускаться к воде, курившейся туманом. То и дело мы падали, заваливались в хворост и ощущали небывалый душевный подъем. Внизу мы не нашли ни Алины, ни Дынкиса.
- Он, быть может... в эту минуту... уже! - произнес я, задыхаясь.
- Я ему шею сломаю, - с ледяным остервенением цедил Толян. - Пусть попробует...
- Она же больной человек, - я упал и увлек его за собой. - Психически ненормальная... Он сейчас и бьет, небось, с-скотина, по психике... Я-де роковой человек, тебе от меня никуда не деться, то да се... у нее истерика хлоп! и готово, - я вытащил руку из рукава, и штормовкой всецело завладел Толян.
- Быстрее! - крикнул он.
Мы снова очутились на холме и устремились в другую сторону. Я начал опасаться: не слишком ли я настраиваю Толяна против Дынкиса? Дело могло завершиться печально... впрочем, поделом! Если мне суждено отвалиться не солоно хлебавши, то уж какой-то там Дынкис тем паче не будет совать ей в колени холодную очкастую морду.
- Вот они! - я резко затормозил и остановился как вкопанный.
- Убью, - замычал Толян и замотал головой.
- Погоди, - испугался я. - Пока не надо, видишь - тихо сидят.
Алина и Дынкис сидели на земле шагах в двадцати от нас. Сидели они как-то уж очень близко друг к другу... Дынкис, склонив главу так, что едва та едва не касалась Алины, что-то крайне озабоченно объяснял.
Я посмотрел на Толяна. Сейчас бы выдать ему: "Куда, сволочь, прешь? Она со мной купалась! Без штанов!" Впрочем, он вполне мог бы парировать: "А мы с ней в обнимку спали, так что это не я пру, а ты". Странно, пять минут назад нас связывала одна штормовка.
Мы, как по команде, нарочито тяжело задышали, чтобы Дынкис услышал и не вздумал себе что-то такое позволить. Он все понял и медленно повернул голову в нашу сторону, как-то непонятно сонно глядя из-под полуприкрытых век. Взору его явились два богатыря, и он, конечно же, по достоинству оценил пылающие щеки, огневые глаза, скрещенные на груди руки и расставленные на ширину плеч ноги. Дынкис, полюбовавшись этим зрелищем, с которого впору было ваять скульптуру во славу Октября, снова отвернулся, сказал еще несколько слов и отодвинулся. Алина потянулась, встала и, сделав нам ручкой, неторопливо пошла по терявшейся в холмах дороге.
Толян был мрачнее тучи. Возвращаясь к палатке, он поминутно оглядывался на Дынкиса и что-то бормотал. Я же, все яснее понимая бесперспективность своих притязаний, ощущал пустоту внутри и, сожалея о силах, что покинули меня и лишили возможности дождаться звездного часа, с отчаянья врезал напрямик:
- Слушай, Толян, - сказал я. - Да на кой черт она нам сдалась? Пусть он кружит ей голову, не хватало нам здоровье портить из-за стервы!
- Она не стерва, - горячо возразил Толян. Можно было подивиться контрасту между пафосом, с которым он говорил, и ничего не выражавшей белой маской лица. - Она чистая... она же совсем ребенок. Если эта сволочь ей что-нибудь сделает... Ее же беречь надо! Я ее как маленькую люблю...
- Беречь?! - тут я расхохотался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20