И пошел надевать противочумный костюм. Мимо стенгазеты с нарисованной страшной мухой: "Полтергейст - болезнь грязных рук".
94. Финиш Ясного Сокола
У Финиста Ясного Сокола была возлюбленная - Василиса, если не ошибаюсь, - и она постоянно оглаживала его русые кудри.
- Ты такой доверчивый, - сокрушалась любимая и премудрая. - Всем-то ты помогаешь, разной твари. До всего тебе дело. Настоящий дружинник. Сходил бы к воеводе за повязкой на рукав!
Ясный Сокол седлал коня и ехал оказывать помощь. В один прекрасный день он вылечил лапку ежу, вылечил лапку зайчику, вылечил крыло коршуну и хвост какой-то рыбе. Он даже подумывал о медицинской карьере: хотел взять фамилию "Борменталь" и отдаться в учение доктору Айболиту.
Вдруг он встретил двух сирых и убогих с брошюрами. Ему стало так жаль их, потому что брошюр их никто в его краях не брал по неграмотности, что он заграбастал целую пачку и посетил собрание с песнями и омовениями. Обученный грамоте Василисой, он взялся за чтение, всю ночь не спал, а утром объявил, что за ночь эту он сделался свидетелем Иеговы и теперь точно знает, как надобно по-настоящему помогать людям.
- Они построили специальную Сторожевую Башню, - возбужденно рассказывал он. - И выпускают официальный журнал.
- А это, часом, не сайентологи? - осторожно спросила премудрая, но не в полной мере, Василиса.
- Нет, это свидетели. Мы будем присутствовать на Суде.
Ясный Сокол немедленно продал коня вместе с упряжью, а с ними - щит и меч, любимую книгу. Вырученные деньги он передал сирым и убогим. Те дали ему кипу брошюр, и Ясный Сокол, лицо которого стало еще более кротким, чем принято на Руси, побрел свидетельствовать.
Чем и занимался, пока не встретил двух симпатичных молодых людей в черных костюмах и с рюкзачками. Они-то и рассказали ему о новой, заморской вере, от которой спасаются все, и даже имена высекаются в камне, а многоженство - впоследствии запрещенное - вообще явилось решающим доводом.
Финист Ясный Сокол положил свидетельства в ближайшее дупло, от чего с дуба сразу посыпались листья, в том числе и не дубовые. Он переоделся в черный костюм, нацепил рюкзачок, но пиджак все же снял, было жарко. Это дозволялось; можно было даже закатать рукава белой рубашки.
И отбыл за океан.
Там, странствуя в прериях с чемоданом, набитым литературой, он повстречался с индейцами. Те окружили его, учинили допрос:
- Я Финист, из племени мормонов, - учтиво поклонился Финист. - Меня зовут Ясным Соколом.
Дикари помолчали.
- Ты не Ясный Сокол, бледнолицый, - пожевал губами старый вождь. Ясного Сокола убили такие же, как ты, и звали его Гойко Митичем. И ты тоже умрешь, как собака!
Финист смиренно пошатывался, пронзаемый стрелами. Его имя уже успели высечь в камне, и он был совершенно спокоен.
95. Царевна-Лягушка и Жаба
Василису, которая получилась из лягушки - а все-то дело и было в износе металла старческой иглы - совсем задушила Жаба, стоило ей прослышать от старых сплетников Гриммов о железном Генрихе и королевиче-лягушонке. Ведь ее Иван-Царевич ложился с ней и тщетно пробовал дефлорировать как нормальную женщину, и даже шкуру спалил, а вот германская принцесса не побрезговала земноводным соитием; кормила такого же заколдованного лягушонка царскими яствами изо рта в пасть, и вообще вела себя терпимее, прозревая светлую сущность королевича сквозь пупырышки и перепонки.
Василиса подсадила Царевичу в постель простую лягушку: что-то сделает? Дескать, волшебство вернулось на место, и больше не будет ему, Царевичу, ни жареных гусей, ни винных струй из широких рукавов. Возьмешь ли такую? Я уж раздуюсь, за меня не волнуйся, утро вечера мудренее - а уж вечер насколько мудренее, чем утро! Царевича, когда откинул одеяло, аж подбросило. Он до того расстроился, что мигом умучил животное, пробуя ногтем своим, отнюдь не царского вида, силком сковырнуть с амфибии шкуру. Без толку! Да что же это за напасть такая, что за вражеское нашествие - кого еще убить, разгромить, кастрировать?
Этого ему Василиса не простила.
- Поди, - говорит, - туда, не знаю, куда, и принеси оттуда то, неведомо что. Принеси, в общем, голову ихнего фюрера.
Ивана двжды просить не надо - собрал дружину и пошел на германцев, затмевая ратными подвигами домыслы болтливых братьев-сказочников.
Фюрер тамошний, лягушкой побывавший и уже учившийся рисовать акварелью, скромно довольствуясь чином ефрейтора, от ужаса сам себя подпалил, позабывши, что носит уже совершенно другую шкуру. От него сохранились лишь челюсти, опознанные по пломбам. А у верного, железного Генриха от такого позора на сердце лопнул последний железный обруч из тех, что опять наросли для беспощадной войны с соседями. Прямо в городе Нюрнберге и лопнул.
96. Черный пояс
Однажды портняжке повезло удачно прицелиться, да уложить единым ударом черного пояса семерых мух. Гордый собой несказанно, он вышил на поясе белыми нитками: "Одним махом - семерых убивахом" и стал так разгуливать по улочкам. Все перед ним расступались. Мало кто был обучен грамоте, но уж очень важно он вышагивал. Пока портняжку не занесло на местный рынок, где некоторые при виде надписи сразу вручили ему кошельки, полные денег, и стали куда-то названивать, а прочие закрыли ларьки железными шторами.
Тут портняжку окружили семь человек.
- Ты, говорят, братан, собираешь тут арендную плату? - осведомился главный и совершенно лысый. Со слабо уловимым дефектом речи.
Портняжка выставил пузо: нате, читайте!
Те пригнулись и стали разбирать по слогам. Буквы дрожали.
- Я его знаю, - вмешался один. - Шьет и не отстегивает. Ты из какой сказки проснулся, друг?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40