Та, похоже, догадалась о его необычных видениях и ни с того, ни с сего завыла долгим, монотонным воем так, что нельзя было понять, от удовольствия это или от ужаса. Она укусила Брона в щеку, и он лишь после осознал, что укус пришелся на внутреннюю сторону. "То-то же, свистел ему в ухо шепот Ши, - то-то же, то-то же". Простыни пахли поджарой псиной. Брон зажмурился, приоткрыл рот и продолжил, что делал, с утроенной силой. "У меня злая болячка, настоящая, - бормотала Ши, откидываясь на расплющенную подушку и мотая головой. - Клубок примитивных, агрессивных клеток... Они чем проще, тем злее... размножаются, как бешеные, только и умеют... А эти зеленые - они с Луны... Я сразу поняла, они только тут такие, а там их не видно, там они настоящие... Предки теперь тоже с ними... " Она запрокинулась, глядя на бледный диск за окном. Брон, не останавливаясь, проследил за ее взглядом, и Луна показалась ему похожей на панаму Вавилосова, которую тот, наконец, снял и повесил в прихожей на гвоздь.
- Выпьете? - осведомился Вавилосов.
- По чуть-чуть, - улыбнулась ему Ши. - Говори мне "ты".
Брон подошел к окну, отвел штору. В саду было сыро; по ту сторону калитки сидел на лавочке угрюмый мужик, одетый, как бомж. Он и был, наверно, бомж, пришел издалека, устал. Меж ног его торчал корявый посох; плащ был цвета то ли рыжего, то ли сиреневого. Он, словно кого-то поджидая, смотрел вправо, где проходила дорога, и Брон имел возможность разглядеть его в профиль. Голова странника была втянута в широченные плечи; вязаная шапочка, отяжелевшая от сложной влажности, надвинута на глаза; бурые заросшие щеки рассудительно надуты, толстые губы чуть выпячены в недовольной задумчивости. В окружении трав и цветов он казался забытой ржавой балясиной. Познобшин подумал, что солипсисты из глубинки, промышляя, не преминули бы украсть такую ценную вещь ради общей хозяйственной пользы, и неосторожный бомж превратился бы в шатун для провинциального механизма.
Тенор вкрадчиво стелился по пыльному полу, заползая в карманы, за шиворот и в душу. Устин, шурша просторными штанами, принес поднос. Ши перевесила ветошь, лежавшую в кресле, на спинку, развалилась и лениво взяла печенье.
- Там расселся какой-то урод, - сообщил Брон и повернулся к Вавилосову. - Шугануть, пока не спер чего?
Вавилосов глянул в окно.
- Божий человек, - усмехнулся он. - Лица не видно из-за ящика.
Действительно: теперь скиталец смотрел прямо перед собой, приложившись затылком к синему почтовому ящику.
- Вынесу рюмку, - расчувствовался дачевладелец.
- Не надо, он здесь выпьет, - возразила Ши. - Это один из гостей.
- Этот?! - ужаснулся Вавилосов, да и Брон испытал неприятное чувство. Он понимал, что следует верной дорогой, однако избыток мерзости, сопровождавшей его в пути, нет-нет, да и действовал на нервы. Познобшин по-прежнему не был уверен, что преодоление в себе человеческого должно быть непременно связано с откровенно гнусными явлениями.
- А что такого? - удивилась Ши. - Это Выморков, он же Брат Ужас. Я познакомилась с ним в переходе метро, он там просил подаяние. Прибыл из провинции; бежал от родных мест после того, как менты разгромили секту, в которой он состоял. У них там были странные представления: молились какому-то кровавому чудовищу, головы рубили. Я поняла из его рассказа, что они всей деревней чем-то отравились и спятили.
Брон озадаченно почесал подбородок. Запущенный, небритый три дня, он сам походил на черта.
- Ну и зачем он нам нужен, со своим покровителем?
Ши укоризненно покачала головой.
- Поди-ка сюда, - приказала она. - Ближе. Еще ближе. Дай ухо.
Ногти впились в хрящ, бедный мясом; Брон сделал танцевальное движение.
- Слушай мудрую мамочку, - прошелестела Ши. - Не будь снобом. Выморков изверился, устал, его ничто не греет. Идол, которому он поклонялся, жаден и глуп. Он требует поножовщины и мужеложства. Выморков пытался вести агитацию в городе, но его поймали и предупредили, что если он еще хоть раз откроет рот... короче, он совсем упал духом. Голодает, побирается, ест крыс и собак - что ему за радость быть человеком?
- Я не против, - начал оправдываться Брон. - Просто я думал, что изгои изгоям рознь. Почему непременно сектанты? Почему не гений какой-нибудь непризнанный, светлый?
- Потому что гению хорошо, пускай его и гонят отовсюду. Гений с таким, как ты, из одного стакана не выпьет.
Кашлянул Вавилосов, о котором забыли.
- Милостивые государи, - пролепетал он тревожно. - Я, соглашаясь вас принять, не рассчитывал...
Он покосился на окно, за которым Выморков уже беседовал с незнакомым мужчиной лет тридцати пяти, совершенно седым. Мужчина привалился к забору и говорил отрывисто, односложно; губы же Выморкова двигались веско и степенно.
- Вот и Горобиц, - равнодушно заметила Ши, не обращая внимания на Устина. - Глубоко травмированный человек. Он бы рад остаться человеком, но кое-что увидел... однажды ему кое-что показали... кто он такой там, внутри...
- Что - тоже с Луны? - осведомился Познобшин.
- Нет, отсюда... Но он, конечно, предпочел бы Луну.
Вавилосов стоял с потерянным видом. Тенор пел. Устину вдруг показалось, что он больше не властен ни над патефоном, ни над самим домом. Ему почудилось, что пришли настоящие хозяева. В следующую секунду он хотел возмутиться, но передумал. Его тянуло к Ши. Знаки, которые она ему делала, не оставляли никаких сомнений. Устин краснел, испытывая странную гадливость, от чего вожделение только нарастало. И он, как ни старался, не мог угадать дальнейшего развития событий. Мысли его зациклились на свальном грехе дальше этого фантазия Вавилосова не шла. Но ему хватало и свального греха;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23