Время было такое, что по всему городу шли самые разные презентации. Константин Андреевич не брезговал и этими мероприятиями; он свято верил в возможность заработать честным и усердным трудом; он побывал на презентациях "Визьона" и "Санрайдера", прослушал про "Гербалайф", узнал о перспективах карьерного роста в "Ньювейзе" и "Цептере". Почему-то именно кастрюли очаровали его, и он подписал договор. Он не продал ни одной, и вот беседа с Мансуром воспламенила его.
После видеокамер и страпонов Мансур настолько подпал под влияние дядиного новаторства, что послушно пошел с ним на презентацию "Цептера", где был взят в оборот двумя хищницами и тоже подписал контракт, став первым членом торговой сети с Константином Андреевичем во главе - по всем канонам многоуровневого маркетинга. Он сразу купил десять комплектов баснословно дорогих кастрюлек и судочков. У него моментально созрел бесхитростный план: втридорога гнать эту продукцию на солнечную родину, в Баку. "Цептер" возликовал, Константин Андреевич получил внушительный бонус, а кухня квартиры на Фонтанке засияла зеркальным блеском из самой Швейцарии, и в этом блеске отныне кипели, булькали, переворачивались в кипятке оприходованные фаллоимитаторы.
Кухарка фламандского вида, в переднике и чепце, колдовала над имитаторами и тайно вынашивала замыслы по вытеснению папки с должности, но это были пустые мечты. Папка укрепился основательно. Девочки все, как одна, полюбили его и намекали на возможность бесплатного обслуживания, да только Константин Андреевич густо заливался краской и убегал, пританцовывая.
10
...Два месяца пролетели, как юношеский эротический сон. Жизнь на Фонтанке, слегка потревоженная уходом Эсмеральды, налаживалась и наполнялась новью, но Черемисина не покидала творческая лихорадка. Посуда и видеокамеры представлялись ему косметической лакировкой. Константину Андреевичу хотелось революционных изменений. Он просто не мог позволить себе сидеть сложа руки и получать жалованье за встречи и проводы. Совесть подсказывала иные решения, нашептывала сладкие сны о радикальных усовершенствованиях.
Он маялся так, пока ему в голову не ударило проваленное патриотическое воспитание.
Квартира предстала в его умозрении до того обновленной, что у Константина Андреевича перехватило дыхание.
Даже ржание, которое преследовало Черемисина и уже снилось ему по ночам, зазвучало благопристойнее, стало более сдержанным и осторожным, что ли.
Мансур, когда дядя добрался до шашлычной, долго не мог понять, чего хочет смотритель, потому что Константин Андреевич от волнения задыхался, выстреливал бессвязными полуфразами и возбужденно размахивал руками. Мансур предложил ему выпить водки, чтобы привести в чувство, но дядя категорически отказался: он не пил. Отказавшись, он сразу же схватил наполненную стопку и опрокинул в себя, не соображая, что делает, и без всяких последствий. Спиртное бесследно растворилось в бурлящем адреналине.
Постепенно Мансур уяснил, что речь идет о новой затее, конечная цель которой заключается в массовом привлечении новых клиентов.
– Это... это будет... - возбужденно бормотал Константин Андреевич. - Это будет на государственном уровне... с национальной идеей! С многонациональной идеей! К нам пойдут, о нас пойдет молва...
Мансур стоически сопротивлялся невразумительному энтузиазму, но все-таки заразился. Энтузиазм проявлялся в нем гробовым молчанием и змеиным оцепенением в сочетании с размеренным шевелением пальцами; взор стекленел, полные губы чуть размыкались.
– Как ты это сделаешь? - спросил он чуть погодя. - Говори спокойно, а то шалтай-болтай.
Дядя перевел дыхание и постарался взять себя в руки. От волнения ему захотелось в туалет, но он решил терпеть.
– Будут разные комнаты, - объяснил дядя. - Тематические. Русская комната. Белорусская комната. Эта... кавказская комната. Понимаете? Наряды, убранство. Это патриотично, это... - Ему не хватало слов. - Военная комната. Представляете?
– Да, - медленно проговорил Мансур. - Фуражка, высокий сапог. Хлыстик.
– Есть, есть хлыстик! - Константин Андреевич вновь возбудился. - Церковная комната!
– Это как же? - Мансур посмотрел на него недоверчиво.
– Келья, - с готовностью объяснил дядя. - Монашеская. И там монашка. Воображаете? Это будет Русь как она есть, в полном комплекте. Это будет держава.
– Хорошее слово, - промолвил Мансур, пробуя "державу" на вкус. - Я, пожалуй, все-таки повешу вывеску: "Массажный салон "Держава"".
Константин Андреевич завороженно молчал, давая идее усвоиться и отозваться сложным смысловым послевкусием. К слову "держава" неожиданно прилепилось прилагательное "стеганая", и Константин Андреевич в замешательстве покрутил головой. Стеганая - в смысле хлыстиком? Или по аналогии с одеялом? Прилагательное не нравилось дяде, и он остановился на одеяле. Хотя и знал, имея возможность наблюдать за происходящим в номерах, что одеялами не пользовался никто, и все устраивалось поверх одеяла.
Мансур взял салфетку и начал набрасывать столбики цифр.
– Дорого обойдется, - трезвея от математики, он внимательно посмотрел на папку.
Тот виновато развел руками:
– А что делать? Что делать?
– И комнат маловато для твоя многонациональный идея.
– Поставим перегородки, - у дядя на все был ответ. - Располовиним номера.
– Тогда и блядей новых придется пригнать.
Константин Андреевич поморщился. Он смирился с невоспитанностью Мансура, но по-прежнему не любил бранных выражений. К девочкам он обращался на "вы" и подсознательно уравнивал их с работницами простого, но почетного физического труда - доярками, например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15