Ткань балдахина прогнила и местами начала расползаться под собственной тяжестью, над кроватью неподвижно свисали полосы разлезшейся материи. Он поднёс к ним свечу и по серо-розовым разводам заключил, что балдахин был когда-то красным, может быть, пунцовым. Он поднял руку, чтобы потрогать ткань, но почувствовал на пальцах прикосновение отвратительно-лёгкой, сухой и липкой паутины, которую он не заметил. Отдёрнул руку, так и не коснувшись балдахина, и вытер пальцы о штанину.На кровати лежали две толстые перины, обшитые полосатым тиком, валик, тоже в блекло-серую полоску, и две подушки. Он в жизни не видал такой кровати.Отходя, он заметил отблеск свечи в высоком зеркале гардероба, стоявшего возле противоположной стены, — и в ту же секунду увидел призрачную человеческую фигуру и бледное лицо, освещённое колеблющимся пламенем. Он оцепенел от ужаса, не сразу сообразив, что и это, как и свеча, — отражение в зеркале; эта вытянутая, шея, широко раскрытые глаза, бледное лицо и сигарета, висящая в углу рта, — его собственные.Поняв, в чём дело, но все ещё не оправившись от потрясения, он озадаченно двинулся навстречу своему отражению. Остановился перед зеркалом и вгляделся в своё лицо.«Это я», — думал он, внимательно разглядывая отражение, недоверчиво говоря себе, что это и есть он сам, Анджело Пассетто, и все больше удивляясь своему открытию.Потом лицо в зеркале вдруг потемнело. Только теперь он увидел, что свеча догорает. Он все ещё глядел в зеркало, когда пламя свечи в последний раз взметнулось и погасло. В зеркале остался только крошечный уголёк сигареты, висевшей в левом углу рта. Он чуть заметно освещал часть щеки и уголок губ, которых уже почти касался.Он разжал губы и языком вытолкнул окурок, а потом аккуратно наступил на светящуюся точку на полу.
Она не помнила, что именно прервало её сон, но проснулась с таким чувством, будто в душе у неё что-то действительно разорвалось; так рвётся прогнивший оконный шнур — и падает рама, и вылетает стекло. Проснулась с ощущением невозвратимой утраты: разорвано, разбито, не вернётся, и только по этому ощущению вспомнила свой сон. Сай Грайндер — не заматеревший малый в рваной красной куртке, стоящий на мосту на фоне темнеющего неба над ревущим ручьём, с луком в руке, выкрикивающий какое-то непонятное ей оскорбление, — а другой, юный Сай Грайндер улыбался ей той самой улыбкой, от которой на глаза у неё наворачивались слезы радости.Он хотел было коснуться её, позвать, но тут сон прервался и она проснулась с острым ощущением утраты, которое сменилось вспышкой ярости — зачем ей приснился этот сон! Никогда ей не снился Сай Грайндер — для чего теперь он снова возвращается к ней!Окончательно проснувшись и лёжа в темноте, она с мрачным удовлетворением подумала, что, наверное, её разбудил Сандер. Но, судя по его дыханию, он не звал её. Она лежала и слушала.И скоро услыхала тот самый шум, который разбудил её. Наверху в передней части дома кто-то ходил, натыкаясь на мебель. В то же мгновение дрожь холодком пробежала у неё по спине, и она поняла: это он.«Он», потому что по имени она его не звала, во всяком случае про себя.Она вслушивалась, чтобы не пропустить момент, когда там, наверху, в чёрной пустоте дома, снова раздастся шум его шагов.Вот опять. Ближе.Спустившись кое-как вниз по тёмным ступенькам, он остановился возле двери в ту комнату, откуда доносился хрип, и прислушался.Ничего не было слышно. Он передёрнул плечами. Что там за дверью? Только эта женщина. И кто-то хрипевший иногда, точно овца под ножом.А женщина, притаившись, стоит по другую сторону двери и наверняка прислушивается. Он был уверен, что не ошибся. Тогда он отошёл от двери; дойдя до своей комнаты и взявшись за ручку, он отчётливо вспомнил, что, вернувшись к себе после ужина, он всё-таки затворил дверь.Значит, она открыла её, когда он спал. Он почти видел, как она сначала прислушивалась к его дыханию, и как в темноте белело прижатое к двери лицо, а потом она бесшумно отворила дверь.Он поёжился.Потому что вспомнил стол, накрытый для него сегодня вечером: белая с розовым тарелка, нож, ложка и вилка, чашка — и все это на красной клетчатой клеёнке с серыми трещинами, и на всем — ослепительный электрический свет. Все было готово к его приходу.Значит, она знала, что он вернётся.И, сделав это открытие, он почувствовал, что совершенно беззащитен. Будто связан верёвками по рукам и ногам. Будто брошен в тёмную комнату — и ключ поворачивается в замке.
На рассвете он проснулся с пересохшим горлом и тяжёлой головой, — и с той же мыслью, словно она поджидала его пробуждения. Значит, она все знала. Иначе почему она не позвонила в полицию? Телефон в доме есть. Откуда она знала, что он не сбежал с её машиной?Положим, она бы позвонила в полицию.Его бросило в пот при мысли, что он действительно чуть не сбежал. Он отъехал уже миль на сто, въехал в Кентукки и, не разбирая дороги, гнал машину неизвестно куда, лишь бы прочь, подальше отсюда. И только в Кентукки вспомнил, какой сегодня день. Вторник. Он должен был ехать в Паркертон.И он развернулся и поехал в Паркертон.Возвращаясь из Паркертона в долину, он едва сдерживался, чтобы не свернуть с дороги. Потом подумал, что, если выпить, может, полегчает. Он не пил три года. И так привык, что даже не хотелось. Но теперь на него будто нашло. Анджело остановился возле магазина фасованных товаров.Вернувшись в машину, он свинтил с бутылки крышку и поднёс виски к губам, но подумал, что не стоит пить, пока не съедет с шоссе. Так что сперва он доехал до Корнерса и свернул в долину. И тогда сделал два долгих глотка из бутылки, обжигая горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89