Минут через десять мотор зачихал, и сарай стал наполняться первыми клубами удушающего синего дыма. Ещё через пять минут Анджел о сел за руль, осторожно вывел трактор через задние ворота на дорожку, остановил его и соскочил на землю.Под кедрами ещё лежали пятна снега, но небо было голубое, ясное, воздух нежен, как бархат; он стоял на дорожке, глядел на трактор, сияющий зелёной краской, свежей и чистой, как молодые листочки, слушал уверенный рокот мотора и, сам не понимая почему, весь трясся от возбуждения. И спрашивал себя, случалось ли его отцу, или дяде, или вообще хоть кому-нибудь на свете вот так неизвестно от чего трястись как в лихорадке, хотя воздух нежен и небо ясно. У него пересохло в горле.Не заглушив мотора, он пошёл в дом напиться.В кухне он увидел Кэсси.В первое мгновение он не узнал её. Много недель, входя вечерами в дом, он видел блестящее красное платье, чёрный кожаный пояс, туфли на каблуках, алый бант, а сейчас посреди кухни, по-особенному пустой, какой она кажется только в погожий весенний день, стояла женщина в старой бесформенной куртке и тяжёлых башмаках с кое-как собранными на затылке нечёсаными волосами и глядела на него с сочувствием, нет, с жалостью, которую в этот момент он не мог ни понять, ни простить.Он видел, как в косых лучах солнца выступает фактура дерева на стоптанных половицах, слышал, как отсчитывают время старые часы на стене, и вспоминал, как она точно так же смотрела на него в ту ночь, когда сидела возле его кровати и говорила, что хочет, чтобы он, Анджело, знал, что он свободен. В душе у него тогда что-то подалось и сладко растаяло.Но сейчас он просто смотрел на неё и отчётливо видел её такой, как она есть.И понял, что все остальное — красное платье, лакированные туфли, чёрные кружева на белой коже, умело и расчётливо вызванная страсть — все это было ложью. Все было ложью. Он лгал самому себе. Его мучила едкая, щемящая боль в груди. Но, глядя на женщину, которая ему теперь открылась, он вдруг понял её взгляд, сверкающий и все же затуманенный, словно она глядела вдаль. В одно мгновение он увидел всю правду, заключённую в этом взгляде, и боль исчезла.Он смотрел на неё и поражался тому, что раньше никогда по-настоящему её не понимал. И не только её, он смотрел на людей и не видел их, и не понимал, какие они на самом деле. От этой мысли ему стало и страшно, и радостно.Он подошёл к ней.— Кэсси, — сказал он, губами ощущая непривычность этого слова.— Да, я Кэсси, — сказала она. — Ты никогда не звал меня по имени.Анджело хотел ей что-то сказать, но не нашёл слов. Вместо этого он обнял её и уткнулся лицом в её волосы.Все было бы хорошо, если бы не духи.Он снова услышал их запах.Он отпрянул от неё, опустил руки. И бросился к двери. Выскочил из дома и побежал. Трактор на дорожке все ещё тарахтел. Он пробежал мимо него не оглянувшись и исчез в поле за сараем.Тарахтение мотора поднималось и таяло в пустоте тёплого голубого неба.
Уже стемнело. Анджело глядел через окно в кухню, где под сияющей лампой был накрыт стол. Сначала он только это и видел: свет и знакомые предметы, застывшие в безмолвной пустоте.Потом вошла Кэсси. На ней была старая мужская коричневая куртка. Волосы собраны в пучок. Все было по-старому, словно и не менялось никогда. Он настроился ни о чём не думать и вошёл.Они сели за стол и принялись за еду. Хоть он и старался ни о чём не думать, но мысли не слушались его, и с этим ничего нельзя было поделать. То, что произошло в лесу, когда он днём прибежал туда, казалось сном. И в то же время было реально, как ничто другое.
Девушка стоит на тропе с пустыми вёдрами в руках. Анджело преграждает ей путь и спрашивает:— За что ты меня ненавидишь?— Ты белый, — отвечает она. — Разве этого мало?Он закатывает себе рукав, хватает её за руку, заставляя бросить ведро, подносит её руку к своей.— Смотри, — говорит он. — Ты белее.Она отдёргивает руку и говорит:— Уж лучше бы я была совсем чёрная.— Ладно, ладно, — говорит он. — Но меня ты за что ненавидишь? Мне всё равно, белая ты или чёрная. Однажды у меня была…Она звонко ударяет его по щеке.Он глядит ей в глаза.— Ну и что, — улыбается он. — Ударь ещё, я не обижусь.Рука снова замахивается, но застывает в воздухе. Он улыбается. Он чувствует, как его губы улыбаются, и он счастлив. Рука девушки все ещё в воздухе, будто ждёт чего-то, и он хватает эту руку.Девушка пытается вырваться.Но Анджело держит крепко, глядит на её руку, потом ей в глаза и говорит:— Эта ручка меня ударила?Девушка глядит на него со злобой.Он поднимает её руку к губам и целует её, и тогда девушка заливается слезами.— Анджело не хочет, чтобы ты плакала, — говорит он. — Анджело хочет твою голову сюда. — Он касается рукой своего плеча. — Сюда. Я буду петь. Для тебя.
Сидя теперь за столом, вновь и вновь переживая эту сцену, Анджело не замечал ничего вокруг, потому что все остальное перестало существовать. Они вошли в коровник — он и эта девушка — и пробыли там так долго, что, когда вышли, уже начинало темнеть. А теперь он сидел за столом и снова грезил о ней.Вот она стоит возле ручья, текущего из каменной стены.Она говорит:— Та песня… которую ты тогда пел в лесу… она…Не дослушав, Анджело поднимает голову и начинает петь в уже сгустившихся сумерках.— Да, эта, — говорит она. — Про что она?С минуту он размышляет. Потом говорит:— Мужчина поёт песню. Он говорит, у него есть cortile, двор. И роза, но никто не тронь её: она la mia, моя.— La mia, — повторяет она.— Да, — говорит он. — Моя. Моя роза.Она просит:— Спой дальше.— Дальше грустно, — говорит он.— Но ты так красиво пел тогда в лесу. Спой ещё, — просит она.Он поёт песню до конца.— А это, — спрашивает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89