Но Валериан не знал этого.
Мужик ничем не примечательной внешности, довольно усталый и унылый на вид, держался рукой за поручень, раскачивался в такт движению поезда и не то чтобы очень внимательно слушал Филиппыча, но все-таки вежливо кивал, понимая, что порой любому человеку необходимо выговориться. А Валериан, найдя внимательное ухо, распинался, что было мочи.
– Прыгают с утра пораньше по улицам со своими фотоаппаратиками и снимают людей налево и направо! – возмущенно доложил он и уставился на незнакомца, ожидая немедленного ответного взрыва гнева. Однако тот молчал и несколько недоумевающее смотрел на старика.
– Этого нельзя делать! – завопил Валериан.
Несмотря на грохот подземки, пара уныло трясущихся сонных пассажиров осуждающе покосилась в его сторону.
– Нельзя! – повторил Валериан. Незнакомец пожал плечами. Филиппыч запыхтел.
– Ну, вот вы, вас, когда снимают…– он ткнул незнакомца пальцем под ребра.
Тот вздрогнул, втянул живот и приосанился.
– Ага! – обрадовался старик. – Вот, вы, принимаете позу – улыбочка, поворот головы, все такое… И получаете просто снимок. Картинку. Портретик. Безопасный. Защищенный. Ну, почти. Шансов добраться до вас – чуть! И совсем другое дело, когда вас снимают без вашего ведома. Вы стояли, газету покупали, мимо какой-то молокосос пробегал и щелкнул вас!
Собеседник Филиппыча нахмурился. Какие-то мысли явно блуждали в его голове, однако он никак не мог выстроить их в систему организованных доводов и разумных сомнений. Очевидно, зайдя в тупик, он уставился вниз.
– А, собственно, что? – наконец раздался его голос. Валериан поперхнулся.
– Как «что»! Вы, правда, не понимаете? Случайная фотография – это же дыра, брешь, никакого спасения. Прямой путь к душе!
– Ну, вы знаете, – высокий товарищ засомневался. – Люди вообще много чего делают случайно. А что касается фотографии… Вы посмотрите, сколько туристов бегает по городу, снимают одно, другое, памятники, соборы, площади, всякие достопримечательности. А потом смотрят – так у них незнакомых людей, случайных прохожих на фотографиях – ну просто тьмы.
– Вот то-то! – оживился Филиппыч. – А вы думаете, это хорошо? Представьте – ваш портрет, ваш образ в чужом доме, в альбоме, а то еще и на стенку повесили…
– Ну, уж прямо и на стенку, – засмущался мужчина.
– А что? Вы знаете,– Филиппыч придвинулся к собеседнику. – У меня на кухне висел такой пейзаж – улица, по ней люди идут во все стороны, деревья, трамваи старые – красота. Так вы знаете – я чуть не умер! У меня такие боли в голове начались, даром, что молодой еще был. К этому врачу, к другому – и ничего, говорят, все нормально, все хорошо. Приду домой, чаю налью, сяду – и прямо голова раскалывается. И что вы думаете! Из-за фотографии. Это я потом сам случайно понял. Там один мужик был, такой, в шляпе, плаще, деловой, спешил куда-то. Даже лица его видно не было. Так я как посмотрю на него, у меня голову и схватывает. Два года понадобилось, чтобы разобраться. Чуть не помер. А уничтожил картинку – и вот!
Филиппыч торжествующе развел руками, показывая, что жив, здоров и доволен жизнью.
– Уважаемый, – осторожно поинтересовался его собеседник. – Даже если предположить, что вы правы, при чем тут самочувствие человека с фотографии. Ему-то что от того, что у вас голова болела?
– Как? – Филиппыч искренно удивился. – В одну сторону связи не бывает. И ему совсем не все равно от того, что я ту картинку с ним в плите зажарил! Вон, крестьяне вообще своих детей с улицы уводили, когда в деревню художник приезжал. Все боялись, не дай бог, спишет с ребеночка образ, а тот и преставится. Я вам говорю! Слово «безобразие» – это когда «без» «образа». Понимаете, это страшно – быть без образа… Вы об этом не думаете, а зря. Любая ваша фотография– это ваш образ! Это раньше по полгода портрет писали, а сейчас щелк – и готово. Все и привыкли. Подумаешь, картинка… Лежала-лежала, надоела, раз – и выкинули. Разве так можно? Беречь надо свой образ. Хранить. А то вон, напечатали морду в газете, а потом ею что вытерли?… Правильно! А человек этот взял и заболел. Или помер.
– Это тот, который… вытер? – улыбаясь, спросил долговязый.
Но Валериану было не до улыбочек.
– А все удивляются – с чего это? И правда, с чего? Экология, рак, жена ушла?… А все поэтому! Но, я вам скажу, – он серьезно посмотрел на мужика, – самое страшное – это снимок спящего человека. Если завладеть такой фотографией, такие дела можно провернуть…
Мужчина внимательно посмотрел на него.
– Ой, что такое? – внезапно сам себя перебил Филиппыч и уставился в окно. – Моя остановка.
Незнакомец невольно проследил в направлении его дикого взгляда. Поезд стоял на станции. Пассажиры в вагоне с интересом разглядывали невысокого старикашку, только что закончившего свою сбивчивую и пылкую лекцию. Тем временем двери состава уже начали сдвигаться. Валериан, даром что разменял седьмой десяток, белкой ушастой сиганул с места и выскочил на перрон. Двери захлопнулись, и поезд, постепенно ускоряясь, поволокся в темную нору. Мимо Филиппыча проплыл его случайный попутчик, совершенно ошеломленный такой стремительной развязкой. Он неуверенно помахивал ему рукой. Валериан бодро козырнул в ответ, развернулся и чуть не сшиб какую-то бабу с ребенком. Ребенок заорал, надув щеки багровыми барабанами, баба с визгом прокляла Филиппыча и тот, пятясь, поспешил скрыться из виду. Поезд уже исчез в чреве подземки, а на перроне опять начали скапливаться пассажиры, торопясь по своим утренним делам и маршрутам.
Филиппыч и сам не понимал, чего это он так разошелся. В последние дни он был в несколько смятенных чувствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99