С бездельем и бессмыслицей покончено. Отныне она заслонит собою Пипера от изуверской тупости Хатчмейеров мира сего. Она была счастлива.
Чего никак нельзя сказать о Пипере. Прилив отваги, бросивший его на Хатчмейера, схлынул; им овладела жуткая и горестная растерянность. Он снял мокрые брюки и сел на постель, раздумывая, что же теперь делать. Не надо было покидать пансион Гленигл в Эксфорте. Не надо было слушаться Френсика и Сони. Не надо было ехать в Америку. Не надо было предавать свои литературные принципы. Закат померк, и Пипер наконец пошел искать сменную пару брюк, когда в дверь постучали и вошла Бэби.
– Вы были изумительны, – сказала она, – просто изумительны.
– Очень приятно это слышать, – отозвался Пипер, заслоняя роскошным креслом свои подштанники от миссис Хатчмейер и понимая при этом, что если можно еще больше взбесить мистера Хатчмейера, то именно такой сценой.
– И я хочу, чтоб вы знали, как я ценю ваше мнение обо мне, – продолжала Бэби.
– Мнение о вас? – переспросил Пипер, копаясь в шкафу.
– Записанное в вашем дневнике, пояснила Бэби. – Я знаю, я не должна была…
– Что? – пискнул из-за дверцы шкафа Пипер. Он как раз отыскал подходящие брюки и влезал в них.
– Я не устояла, – сказала Бэби. – Он лежал раскрытый на столе, и я…
– Значит, вы все знаете, – проговорил Пипер, появляясь из шкафа.
– Да, – сказала Бэби.
– Господи, – вздохнул Пипер и опустился на тумбочку. – И вы ему расскажете?
– Нет, это останется между нами, – покачала головой Бэби. Пипер подумал над этим заверением и нашел его не слишком надежным.
– Это ужасно гнетет, – сказал он наконец. – То есть гнетет, что некому выговориться. Не Соне же – какой в этом толк?
– Да, вероятно, никакого, – согласилась Бэби, ничуть не сомневаясь, что мисс Футл вряд ли будет приятно слышать, как умна, тонка и восприимчива другая женщина.
– Хотя она все-таки в ответе, – продолжал Пипер. – Ведь это же была ее идея.
– Вот как? – сказала Бэби.
– Ну да, и она сказала, что все прекрасно обойдется, но я-то знал с самого начала, что не выдержу притворства.
– По-моему, это лишь делает вам честь, – заметила Бэби, усиленно пытаясь сообразить, что имела в виду мисс Футл, уговаривая Пипера притвориться, что он… Нет, выходила головоломная путаница. – Знаете, пойдемте-ка вниз, выпьем чего-нибудь, и вы мне все расскажете.
– Да, мне нужно выговориться, – сказал Пипер, – но разве их там нет, внизу?
– Нет, они уплыли на яхте. Нас никто не потревожит.
Они спустились по лестнице и прошли в угловую комнатку с балконом над скалами, которые обдавал прибой.
– Это мое потаенное гнездышко, – сказала Бэби, указывая на книжные ряды вдоль стен. – Здесь я могу быть самой собой.
Она налила виски в два бокала, а Пипер окинул корешки печальным взглядом. На полках царила такая же неразбериха, как в его жизни; всеядность хозяйки была поразительной. Мопассан склонился на Хейли, а тот подпирал Толкиена, и Пипер, взрастивший свое «я» на нескольких великих писателях, не мог себе представить, как можно быть самим собою в этой мешанине книг. К тому же среди них преизобиловали детективы и прочие боевики, а Пипер относился к развлекательной беллетристике очень сурово.
– Расскажите же мне все по порядку, – вкрадчиво попросила Бэби, пристраиваясь на софе. Пипер отхлебывал из бокала и думал, с чего бы начать.
– Видите ли, я пишу уже десять лет, – сказал он наконец, – и…
За окнами сгущалась ночь, когда Пипер повел свой рассказ. Бэби сидела и слушала как зачарованная. Это было лучше всяких книг. Это была жизнь, не та жизнь, какую она знала, а та, о какой всегда мечтала: волнующая и таинственная, рискованная и ненадежная, тревожащая воображение. Она подливала в бокалы, и Пиперу, возбужденному ее сочувствием, говорилось куда более складно, чем обычно писалось. Он рассказывал историю жизни непризнанного гения, одиноко ютящегося в мансарде за мансардой, созерцающего беспокойное море, недели, месяцы и годы выводящего виденные ею в дневнике восхитительные завитушки, чтобы изъяснить пером на бумаге смысл жизни, раскрыть ее тайные глубины.
Бэби смотрела ему в лицо и окружала рассказ иным ореолом. Желтые туманы заволакивали Лондон. По набережным, где вечерами прогуливался Пипер, зажигались редкие и тусклые газовые фонари. Бэби черпала из полузабытых романов все новые и новые подробности. Наконец появились злодеи, мишурные диккенсовские негодяи, Феджины литературного мира, именуемые нынче Френсик и Футл с Ланьярд-Лейна: они выманили гения из мансарды лживыми посулами. Ланьярд-Лейн! Одно это название переносило Бэби в легендарный Лондон. И «Ковент-Гарден». Но главное – сам Пипер, одиноко стоящий на скале над буйством волн с ветром в волосах и устремляющий взор за Ла-Манш. Вот он сидит перед нею во плоти, с изможденным печальным лицом и измученными глазами, такой же пока неведомый миру гений, как Ките, Шелли и многие-многие другие поэты, которых смерть настигла в молодости. А между ним и грубой, жестокой действительностью – хатчмейерами, френсиками, футлами – только она, Бэби. Впервые в жизни она почувствовала себя нужной. Без нее его загонят, затравят, доведут до… Бэби мысленно предрекла самоубийство или безумие и уж наверняка – беспросветное, безнадежное будущее, ведь Пипер неминуемо станет добычей всех этих ненасытных торгашей, которые сговорились опорочить его. В воображении Бэби развертывались мелодрамы.
– Этого нельзя допустить, – порывисто сказала она, когда Пипер истощил запасы самосострадания. Он скорбно поглядел на нее.
– Что же мне делать? – спросил он.
– Вы должны бежать, – сказала Бэби, подошла к балконным дверям и распахнула их настежь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84