И правильно она делает, что порывает с отжившими традициями, которые... Он пустился рассуждать о благотворности лучших человеческих чувств и пришел к выводу, что экзамены пора отменить. Вообще молодежи он пропел настоящую осанну и призвал пожилых (старше тридцати пяти лет) не становиться на дороге юноши и девушки, чьи сердца и тела раскрыты... Тут сэр Богдер запнулся, и Каррингтон вернулся к вопросу о воспитании милосердия, каковое он считал самым ценным в университетском образовании. Ректор согласился. Да, конечно, сочувствие ближнему – основной признак развитого ума. Съемка завершилась, и он вернулся домой в уверенности, что закончил на нужной ноте. Каррингтон придерживался того же мнения. Журналист оставил операторов снимать геральдических зверей на главных воротах и увенчанную шипами стену колледжа, а сам отправился на Райдер-стрит и провел около часа, запершись наедине с Кухмистером.
– От вас требуется одно – прийти в Покерхаус и рассказать, как вы служили привратником.
Кухмистер покачал головой. Каррингтон не отставал.
– Мы снимем вас у ворот, снаружи, вы можете стоять на улице, а я попрошу вас ответить на несколько вопросов. Вам не придется заходить внутрь.
Кухмистер уперся.
– Или в Лондоне, или никак.
– В Лондоне?
– Я там уже лет тридцать не был.
– Мы свозим вас в Лондон на денек, если настаиваете, но сниматься лучше в Кембридже. Хотите прямо здесь, у вас дома? – Каррингтон оглядел закоптелую кухоньку. Обстановка что надо: зрители будут рыдать от жалости.
– Нет, не годится.
Каррингтон шепотом обругал несговорчивого старикана.
– Не хочу, чтоб в фильме.
– Не хотите, чтоб в фильме?
– Хочу живьем.
– Живьем?
– В студии, как в «Панораме». Мне всегда было охота посмотреть, как там, в студии. Все по-настоящему?
– Отнюдь нет. Жара, здоровые кинокамеры...
Вот и хорошо. Или живьем, или никак.
– Ладно, – сдался Каррингтон. – Но сначала отрепетируем. Я буду задавать вопросы, а вы отвечать.
Упрямство привратника раздосадовало Каррингтона. Но что делать? Без него каши не сваришь. Кухмистеру хочется в Лондон, Кухмистер по каким-то суеверным причинам не желает, «чтоб в фильме», придется ублажить его, обойтись кадрами дома старшего привратника на Райдер-стрит.
Каррингтон вернулся в Покерхаус и собрал съемочную группу. Осталось последнее интервью – с генералом Кошкартом О'Трупом в Кофт-Касл.

***
Через неделю Кухмистер и Каррингтон вместе поехали в Лондон. В эту неделю Каррингтон потрудился на славу, он смонтировал фильм и усовершенствовал комментарий. Но тревога не покидала его. Что-то не так. Не с программой – ее он состряпает, – а с Кухмистером. После увольнения привратник как будто вырос, как будто у него появились собственные цели. Обиженный тон, которым он привлек внимание Каррингтона, сменился невозмутимостью и уверенностью. В принципе, Каррингтон не возражал. Это даже усилит впечатление. И в студии есть свои плюсы. Грубоватая физиономия Кухмистера, сизый нос и нависшие брови будут выгодно выделяться на искусственном фоне, дадут дополнительный эффект неожиданности и непосредственности. Невнятное бормотание привратника растрогает чувствительных зрителей. Внимание всей страны будет приковано к этой жалостной истории – подлинной человеческой драме. Банальности радикала Богдера и воинственный пыл реакционера Декана оттенят прозрачную, безыскусственную честность Кухмистера, и тем самым будет доказано преимущество обыденных ценностей, которое проповедовал Каррингтон. И напоследок – воистину мастерский штрих. Генерал сэр Кошкарт О'Труп, стоя на посыпанной гравием аллее в Кофт-Касл, предлагает Кухмистеру поселиться у него, и камера показывает скромное бунгало, где старший привратник может мирно провести остаток дней своих. Каррингтон гордился этой сценой. В Кофт-Касл царил тот же дух, что и в милых его сердцу городских предместьях, а сам генерал – классический тип современного английского джентльмена. Чтобы достичь столь блистательного результата, пришлось прибегнуть к монтажу – журналист сумел обойти необузданного вояку. Помог терьер. Каррингтон заметил резвившегося на лужайке песика и спросил сэра Кошкарта. любит ли он собак.
– Само собой, – ответил генерал. – Верный друг, верный и послушный, всегда с тобой. С ним никто не сравнится.
– А если вы найдете бездомного пса, возьмете вы его в дом?
– Не оставлять же собаку на улице погибать от голода. Комнат у меня полно. Сами посмотрите: казармы что надо.
Каррингтон поздравлял себя с удачным спектаклем. Кое-что подтереть, заменить «пса» на Кухмистера – пара пустяков. Генерал вряд ли будет скандалить: кто откажется предстать перед миллионами зрителей в качестве благодетеля?
По дороге в Лондон Каррингтон натаскивал Кухмистера.
– Помните, смотреть прямо в камеру и просто отвечать на вопросы.
Кухмистер в темноте кивнул.
– Я спрошу: «Когда вы стали привратником?», а вы ответите: «В 1928 году». И все. Точка. Понятно?
– Да.
– Потом я скажу: «Вы стали старшим привратником Покерхауса в 1945 году?» – и вы скажете: «Да».
– Да.
– Потом я продолжу: «Значит, вы отдали колледжу сорок пять лет?» – и вы скажете: «Да» Ясно?
– Да.
– Потом я скажу: «А теперь вас уволили?» – и вы скажете: «Да». Я скажу: «Вы представляете, за что вас уволили?» А вы что ответите?
– Нет, – сказал Кухмистер.
Каррингтон был удовлетворен. Кухмистер оказался послушен, как собаки, которых нахваливал генерал. Журналист успокоился. Все пройдет гладко.
Они добрались до студии, Каррингтон оставил Кухмистера в подвале в обществе ассистента и скрылся в лифте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72