Лишь две тысячи из двухсот живут не голодая. Наша первоочередная задача – помочь остальным ста девяноста восьми тысячам провалить кандидата в губернаторы от левацких бесов, именующих себя правыми. Шулепов – мошенник, убийца, забулдыга, невежа и рвань. Сынишка его Прохор – растлитель малолетних…»

«… Личный враг мэра? Эмоции – с пересолом. Посмотреть судебные иски к Шулепову…» – словно бодрым утренним ветерком уже освежило Вельсапарова. Так возвращается сыскной азарт. Так мастер выходит на ковер против юниора, чтобы размяться.
«Что еще скажем, романтики, влюбленные?» – уже как к знакомцу обратился он к еще неведомой жертве. Жертва пискнула и бесстрашно продолжала:

«… Почтовые ящики, троллейбусы, заборы, газеты забиты такой откровенной чушью, что многих китаевских избирателей уже воротит от одной мысли о демократических выборах. У нас радио на каждой кухне. Мы же будем сеять, потом пожинать нужные слухи.
… Бить врага его же оружием… Олигархическое господство в России заканчивается…»

«… Широкий лексический диапазон… – пишет полковник Вельсапаров. – … Анониму иногда становится скучно писать шершавым языком плаката. Переходит на суржик. Литератор? Журналист? Платный штатный сепаратист?»

«…самоизоляция, автаркия. Но не возникнет ли у населения чувство отшельничества, загнанности в карцер, как при Советах? У большинства – отнюдь. Во-первых, хлебнули и нынче знают, с чем едят либеральную свободу. Во-вторых, свобода – это ситуация, когда ты зависишь от самого себя и только в малой мере – от внешних обстоятельств. То есть понятие свободы совпадает с понятием автаркии…»

Стремительно вошел Эрастов. Он выставил на стол бутылку лимонного цвета водки, маринованный алтайский папоротник-орляк, выкатил из охапки упругие, как теннисные мячи, лимоны, швырнул пачку сигарет, как новую колоду игральных карт. Вельсапаров взглянул раскосо, сквозь – он еще работал. Генерал кивнул на тексты и сказал, усаживаясь напротив за стол:
– Прекраснодушные мечтатели. Хорошие ребята. Живут в мире, не имеющем ничего общего с реальностью…
Он достал из столового ящичка штык-нож, разделочную доску и продолжил:
– Говоруны, не вы… Им бы лишь бы посудачить, они все куда-то строятся. Так что ты скажешь об этих бреднях?
– Недурно. Но нынче этих программ – воз и маленькие нарты, как говорят алеуты.
– Это – грамотный идеалист… – понюхал из горлышка, а уж потом разлил водку потомственный чекист генерал Эрастов. – В идеалистических категориях рассуждать логично крайне затруднительно. Эмоции! В этих же записках ничего нового как будто и нет, но – нюансы!.. Но – страсть! Но – стройность! Душевное, чувственное наполнение! Доступность для понимания обывателя, опять же! Кто это может быть в нашем Китаевске? Хохол какой-нибудь?..
– Почему хохол? – рассмеялся Вельсапаров. – По-твоему, свободолюбивые хохлы все до одного пассионарные идеалисты? Идеализация – это, насколько мне известно, представление чего-то лучшим, чем оно есть в действительности, приукрашивание действительности. Кто он, этот валет? – Курбан посмотрел на бумаги. – У тебя есть невскрытая колода?
– Эх, дружбан ты мой Курбан! Поразбежались настоящие-то комитетчики! Вот и расхлебывай теперь, мил-друг Эрастов-генерал! – ушел он от прямого ответа. – Девушка в сауне спрашивает у голого генерал-майора: «Сколько у тебя звезд на погонах, когда ты одет?» Тот: «Одна…» – говорит. «Ну-у! Это мало!» – говорит она. И бросается на плечи с тремя лейтенантскими звездами. По сути вопроса – логическая ошибка налицо… А по-своему, по-бабьи, может, она и права…
– Ты это в связи с чем?
– В связи со связями, – Эрастов поднял граненый полустакан. – Давай, Курбан, выпьем за нашу встречу… За то, что мы живы, что вместе… За то, чтоб силы не покинули нас в этой войне…
– Прозит! – возгласил Вельсапаров, выпил и закусил диковинным папоротником.
Эрастов не закусывал – он ел как холостяк: он жевал, глотал, давился и пускал слезу.
– Посмотри сюда, на фото… – управившись с салфеткой, Курбан кивнул на свой письменный стол. – Не узнаешь?
По старинке – под стеклом на столе – фото моложавого мужчины средних лет. Как боа, шею его обвивает пятнистый шарф. В уголке рта прикушен пустой курительный мундштук. Левый глаз с прищуром, наподобие птоза, от мнимого табачного дыма. Он похож на какого-то артиста старого кино. И, видимо, знает об этом сходстве.
– Да, радиожурналист Шалоумов, ведущий радио-шоу «Китай за углом». Это псевдоним. Настоящее его имя – Константин Евдокимов. Он – классный журналист. Работал в окружной газете Сибирского военного округа. Потом в «Звезде». Возможно, ты помнишь его по Кандагару. Мы все встречались на широте Иерусалима и северной Африки, Курбан.
– Нет. Я его не помню. Но шоу по радио слушаю. Вот о будущей партии нищих накануне слушал.
– И как?
– Я счел идею здравой. Действительно, сделать массовую партию в России можно. И партия нищих, Пал Палыч, ориентирована не на инерционную идеологию, а на динамичную идею. Надо учитывать, что настоящие левые, настоящие правые, настоящие либералы, настоящие националисты вытеснены как раз туда, к маргиналам.
– Вот-вот! Именно так. Набирается критическая масса. И нюх у этого Медынцева – позавидовать можно. Но, согласись, что было ощущение, будто… э-э… Шалоумов разговаривает сам с собой?
– Да, Пал Палыч, ощущение театральности, постановочности было. Но ведь и собеседником его был известный актер. Возникает нечто вроде индукции. Будем считать, что все выдержано в стиле шоу!
– Навернемся к Афгану, Курбан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81