Нет сил так жить больше. Как теперь посмотрит она в бесстыжие глаза отчима! Вдруг показалось что вся деревня об этом уже знает, и как старухи плюнут ей вслед. «Я же говорила что, шалава». Как отчим оправдывается перед матерью. «Мань, ну Мань. Ну, вылитая – ты, бес попутал. Прости. Хочешь, конец себе отрублю?»
«Уеду! Сегодня же, и никогда не вернусь».
Вдруг стало так легко и хорошо, от одной лишь мысли. Еще не знала куда, не знала к кому, но уже знала, что здесь ее больше не будет. Неужели это нельзя было сделать раньше? Почему только сейчас, когда произошло, то что никогда не должно было случиться? Так легче будет бросить все и не мучиться угрызениями совести. Она чужая здесь, инородная, никаких сожалений. Анка вышла из своего укрытия, преобразившись, готовая на все что угодно, лишь бы не оставаться в этом проклятом омуте. Оттряхнула прилипшую солому к одежде, поправила растрепавшиеся волосы, подготовилась внутренне к роли которую собралась сыграть сейчас. «Нужно поверить самой в тот образ в который воплощаешься, и тогда только сыграешь, гениально»
– Мне нужны деньги! – никак не называя своего отчима, заявила с вызовом. – Мне нужно много денег!
– Конечно, конечно! – засуетился он пряча глаза, стал шарить по карманам в поисках денег.
– Ты не понял меня. Мне нужно много денег.
– Сколько? – со стоном выдохнул отчим.
– Тысяча рублей.
– Ты же знаешь, у нас нет таких денег.
– Найди, шалунишка, укради, займи, – говорит и смотрит жестко, как никогда не смотрела.
– Я найду, дочка, только ты маме ничего не рассказывай.
– Не дочка я тебе! Деньги мне нужны не позднее обеда.
Она повернулась и пошла в свою комнату, сменить ночную рубашку на платье. Собрать свои нехитрые пожитки в дорогу и ждать денег. В школу сегодня она не пойдет, и никогда больше в жизни не пойдет.
– Только восемьсот, – сказал отчим, когда, наконец, зашел к ней в комнату. – Эти деньги мама собирала на черный день, два года.
– Черный день настал, – ответила Анка. – С тебя еще двести рублей.
Господи, никогда она не была такой жестокой, а сейчас не она говорит – как будто другой человек вселился в нее, и глаза, ни жалости, ни сострадания, лишь холодный расчет. Игра. Игра настоящей актрисы.
– Маме… – начал, было, отчим опять канючить.
– Не скажу, а теперь уходи, видеть тебя не могу.
Отчим, как побитый пес, скрылся за дверью. Анка поднялась с кресла, последний раз окинула взглядом маленькую комнату, где прожила все свои тринадцать лет, подхватила вещи и взяла со стола книгу, которая перевернула всю ее жизнь, дала больше, чем родители и школа вместе взятые. Твердой походкой пошла на полустанок, где даже не все поезда стоят больше минуты. И ни разу не оглянулась назад.
«Бросила всех, бросила всех, бросила…» – Стучит, бьется мысль загнанная перестуком колес на рельсы в мелькающие штрих кодом шпалы. Быстрее, быстрее оторваться на сотни километров от гиблого места. Ее будут искать. Мать будет биться в истерике, перед участковым милиционером, лавочные бабушки напряженно вынюхивать подробности, а отчим наверняка свалит на нее кражу денег. Ну и пусть. Они никогда не найдут ее. Никто не догадается что она уехала за учительницей. Да и вряд ли это серьезно. Как ребенок не умудренный житейским опытом сможет отыскать одну среди тысяч красивых женщин, может учительницу, а может актрису, с именем Екатерина Борисовна? Анка ехала к ней, и не хотела признаться даже себе, что отправилась в никуда.

В соседнем купе душно накурено, игроки в вист откупорили еще одну бутылку яблочного вина и шумно играют: «Сношу» «Беру взятку, „Онер“ „Подкинь болвану“ „У меня малый шлем!“. Помятый парнишка, на левой верхней лежанке, отсыпается после бурной свадьбы друга. Поезд остановился на какой-то большой станции. Долго стоит без движения. Скорее! Скорее! Нет сил ждать, когда, наконец, начальник станции даст зеленный свет, машинист поругается со стрелочником, а техническая служба с длинными молотками простучит все до единого колеса состава. Сорваться с места и продолжить движение самой, пешком, куда угодно, лишь бы не сидеть на месте. Благоразумие бессильно перед порывом. И когда нервный импульс пересилит голос благоразумия, человек вскакивает с места и бежит, бежит. Накопилось раздражение, и Анка встала в порыве покинуть поезд, рванула дверь и… Столкнулась с мужчиной, который заходил в купе.

Граф. Может, не граф, но лицо, одежда, и манера держаться? Такое бросается в глаза с первого взгляда. Очки-капельки в серебряной оправе легким сиреневым цветом чуть оттеняли глаза. На вид лет сорок пять. Глаза их встретились. Он чуть улыбнулся. Но так легко и умиротворенно, словно добрый волшебник, принесший удивительную весть: «А вы знаете, весна началась». Анка отступила назад, пропуская в купе пассажира.

– Привет! – сказал мужчина и поставил свой чемоданчик-дипломат на купейный столик, чуть наклонив голову с лысеющей макушкой. Эта лысина слегка разочаровала Анку. Но ведь совсем чуть-чуть видна лысина. А ей какое дело до этого мужчины?
– Здрасте, – тоже сказала Анка, не сводя взгляда с его удивительно добрых глаз.
– Ну что, так и будем стоять? Приглашай, хозяйка, в дом.
– Присаживайтесь… – все, что смогла придумать в ответ Анка.
– Виктор Семенович, – представился волшебник и протянул руку для знакомства.
– Анюта.

Почему она назвала свое имя именно так, как всегда говорил отчим? Анка пожала протянутую руку. Рука твердая, уверенного в себе человека, и в то же время мягкая, чуткая, не позволяющая причинить даже малейшего страдания. Обладателю такой руки сразу доверяешь подсознательно и до конца жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13