Блестящие нити водопадов обернулись седыми прядями. Серебристые лезвия ледника теряли отточенность и яркость и превращались в ровное тусклое месиво. Леса у его подножия наполнялись ночной тьмой, расплывались очертания альпийских лугов, заросшие травой валуны напоминали круглые понурые лбы. Исай покачал головой:
«Да, плохи дела в горах… погода портится…»
Он открыл дверь. Овцы, толкаясь, побежали в хлев. Он заранее приготовил им подстилку из еловых веток и сухих березовых листьев, до краев наполнил сеном ясли, поменял на заре перед уходом воду. Теплая душистая полутьма приняла дрожащих от усталости странниц. Две козы, стоявшие в глубине, срывающимися голосами заспорили с этой ордой, вторгшейся в их владения после шести месяцев отсутствия. Ягнята, родившиеся в горах и не знавшие обычаев оседлой жизни, натыкались на стены, блеяли от страха и жались к бокам матерей.
– Да, угомонитесь вы! – смеясь, прикрикнул на них Исай. – Всем места хватит!
Раньше всего надо было подоить коз. Вымя у них отяжелело. Он подставил деревянное ведро и потянул за сосцы. Из-под грубых пальцев потекло белое пенистое молоко.
Потом он толкнул дверцу с большими щелями, отделявшую хлев от кухни, и поставил полное ведро на стол. Свет проникал в большую комнату через маленькое квадратное окошко с деревянным переплетом и расширяющийся книзу дымоход, выходивший прямо на крышу и наполовину прикрытый заслонкой. Изнутри дымоход почернел от сажи. Внизу под ним располагался камин: он состоял из чугунной плиты, положенной на каменное полое основание. Над камином, на самодельной вешалке из корявого сука с растопыренными ветками, сушилось белье.
Между потолочными балками пробивались пучки соломы. Из погреба тянуло грибами и кислым молоком. Исай выпил стакан молока, развел огонь и поставил на плиту кастрюлю с недоеденным супом. Ветром дым относило обратно в комнату. Исай закашлялся и, ворча, потянул стержень, поворачивающий заслонку. Поднялась черная пыль и мелким дождем посыпалась на камин. Мало-помалу тяга становилась, воздух очистился, стало легче дышать. Тогда Исай сел за стол и начал есть. Он глотал горячий суп и ни о чем не думал. Его взгляд скользил по остановившемуся маятнику в высоком резном корпусе, колченогому буфету, заставленному выщербленной посудой, настенному календарю почтового ведомства, висевшему между двумя ледорубами и по стоявшей у двери этажерке с семейными дневниками, старыми газетами, чернильницей и словарем Марселена. Тьма стирала контуры предметов, так успокаивающих его. Когда комната окончательно погрузилась в темноту, Исай встал и зажег керосиновую лампу. В деревне уже провели электричество, но муниципалитет не захотел протянуть линию до хутора, где было всего два жителя. Маленькое пламя коптило под стеклянным колпаком. Из-под двери несло холодом. Ветер со свистом разбивался об угол дома. В задумчивости Исай доел кусок сыра, поковырял кончиком ножа в зубах, подхватил за дужки ведро с молоком и спустил его в погреб. Завтра он перельет молоко в медный котел, потом сварит сыр. На ближайшие дни накопилось много работы; надо будет распилить дрова, нарезать дранки, заколоть и засолить овцу, сплести корзину… Когда он поднялся из погреба, лампа уже догорала, опавший фитиль впитывал последние капли керосина. «Что же делать теперь?» – подумал Исай. Лечь или все-таки дождаться брата? Марселен не сказал, когда придет. Он только кинул: «До вечера!» Наверное, друзья позвали его ужинать, и он доберется до дома поздно ночью.
Из города пешком – два часа. Да и путь нелегкий. Вдруг он вернется ни с чем? Тогда к нему не подходи! Лучше подождать, когда его гнев уляжется. И все-таки Исай не мог пропустить прихода брата. Ему не терпелось показать овец и расспросить о делах. Если он будет не в духе, то просто мне не ответит.
Ну а если у него хорошие новости – он обрадуется, что я не сплю и жду рассказа. Поел он там или нет, я налью ему тарелку супа. И стаканчик белого вина. В честь возвращения. А перед сном мы пойдем проведать скотину…
Предвкушая встречу с братом, Исай обдумывал, как провести вечер. Чтобы скрасить ожидание, он взял с этажерки дневник, перо и чернильницу. Из поколения в поколение в их семье сохранялся обычай заносить в дневник все самые примечательные события их жизни. Сидя за столом, Исай перелистывал тетрадку с трехцветными картинками на евангельские сюжеты. Потом остановившись на нужной дате, вывел крупными печатными буквами: «Вернулось стадо. Упал самолет». Подумав, он подчеркнул обе фразы черной чертой. Перо скрипнуло и царапнуло по бумаге. Исай, прищурившись, обозревал свою работу. Блестящие чернила медленно подсыхали. Он перевернул страницу. Он возвращался к началу года в поисках воспоминаний. Это занятие было очень приятно: оно давало ему ощущение того, что самые грустные, веселые или значительные минуты его жизни не потеряны навсегда. «29 октября. Спуск леса с гор», – читал он. И перед глазами проносились ровные, обтесанные, липкие от смолы стволы лиственниц: они с головокружительной быстротой скатывались вниз по горному коридору, подпрыгивали, трещали, натыкаясь на камни, и летели дальше в облаке красной пыли. Или еще: «17 марта. Сход лавины. Последняя волна остановилась на повороте. На все Божья воля». И сразу вспоминалась та весенняя ночь, шум камнепада, тяжелый запах серы, проникавший повсюду. Потом умерла коза: у нее воспалилось вымя, молоко стало желтым от гноя, а потом господин кюре повел паломников к новой часовне, а еще была история с тетеревом, его подстрелил из ружья Марселен.
Исай удивился такому количеству памятных дней в своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29