[17] Ги ощущал себя чуждым этой народной революции, мотивов которой он так до конца и не мог понять. Для него что коммунары, что версальцы – все один черт; и в тех и в других он видит одно лишь слепое озверение и тупую жажду убивать. Как будто мало досталось от «бошей», с которыми сцепились из-за пустяка! Не в пример этим одержимым Ги как никогда жаждал мира, при котором только и могут прийти успех и наслаждения. Но в Париже придрались к его документам, и Ги сел в поезд и возвратился в казарму. Надолго ли? Готовился новый закон, устанавливавший срок военной службы в семь лет. Вскипая от гнева, Ги уже представлял себе, как его пошлют простым солдатом в какой-нибудь 21-й артиллерийский полк. Лучше уж умереть! Он умоляет отца вмешаться, чтобы добиться по крайней мере перевода по службе. И тут ему, вконец отчаявшемуся, улыбнулся шанс: ему нашли замену![18] Он без колебаний уплачивает оговоренную сумму; демобилизованный в ноябре 1871 года, он о облегчением сбросил военную форму и, по-прежнему ошеломленный, задался вопросом, чем же заняться дальше.

Глава 5
Чиновник

Проиграв войну, французы мечтали только об одном: как можно скорее избавиться от германской оккупации. Тьер выпустил заем, нацеленный на досрочное освобождение французской земли. Подписаться на него было национальным долгом. Охваченные невиданным патриотическим порывом, богачи и бедняки ринулись к окошечкам касс. Три миллиарда франков были собраны в несколько месяцев. Маловероятно, чтобы и Ги присоединился к этому движению: вернувшись к гражданской жизни, он оказался на улице без гроша в кармане. Мамаша, которая с легким сердцем растратила свое состояние, сама существовала в Этрета на медные деньги; папаша также был сте-снен в средствах. Тем не менее он определил сыну небольшое пособие в 110 франков в месяц.[19] Сумма в глазах Ги совершенно незначительная. Ему хотелось бы продолжить юридическое образование, и он клянет отца за жадность. По его мнению, эгоистичный родитель манкирует своими обязанностями и не помогает такому одаренному юноше, как он. А деньги, в которых так нуждается Ги, Гюстав тратит на падших женщин. Между двумя мужчинами то и дело вспыхивали мелочные споры. Ничуть не смущаясь тем, что в свои двадцать два года он живет на средства своей семьи, Ги жалуется матери:
«Я только что жестоко повздорил с отцом и хочу тут же ввести тебя в курс ситуации. Я представил ему свой счет за месяц и обратил его внимание на то, что из-за увеличения расходов на освещение и отопление мне на этот месяц не хватит примерно пяти франков. Но он отказался взглянуть на мой счет, сказав, что не может дать больше и просить бесполезно и что если я не в состоянии укладываться, то я волен жить как хочу, ступать на все четыре стороны, а он умывает руки. Я в самой вежливой форме втолковывал ему, что дело тут всего лишь в отоплении, что я принимал без обсуждений любой его примерный подсчет расходов, в который он по привычке забывал вносить половину статей, говорил, что у меня на обед каждый день всего лишь одно мясное блюдо и одна чашка шоколаду, тогда как мне требовалось бы ежедневно два мясных блюда, тем более – при тех микроскопических порциях, что подают в моем скромном ресторане. Он гневно ответил мне, что сам прекрасно обходился одним мясным блюдом и одной порцией сыру… Ах, ты вот как! – сказал я ему. – Послушай-ка, оставь этот тон и заруби себе на носу одну вещь, а именно, что первый из божественных и человеческих законов суть любовь к своим детям… Не найдется ни одного самого жалкого человека из народа, зарабатывающего тридцать су[20] в день, который не продал бы все, что имеет, чтобы устроить своих детей, а у меня – есть ли будущее? Как бы мне хотелось жениться, в свой черед обзавестись детьми – смогу ли? Ведь вот чем теперь заканчивается дело! Adieu! И я вылетел, точно бомба. Вернувшись к себе, я сказал консьержу, что меня ни для кого нет. Десять минут спустя явился отец, ему сказали, что я вышел и сегодня не вернусь. Он ушел крайне удивленный…»
И чтобы наглядно подтвердить сказанное, Ги адресует матери счет своим расходам:
...
ПОЛУЧИЛ НА МЕСЯЦ НА ПРОЖИТЬЕ 110 ФРАНКОВ.
УПЛАЧЕНО:
За месяц консьержу 10
Штопка одежды 3,50
Уголь 4
Хворост 1,90
Растопка 0,50
Стрижка волос 0,60
Две серные ванны 2
Сахар 0,40
Молотый кофе 0,60
Керосин для лампы 5,50
Стирка белья 7
Письма 0,40
Тридцать завтраков 34
Хлебцы 3
Обеды, по 1,60 кажд. 48
Истопнику 5
Мыло 0,50
Итого: 126,90
(Итак), 126,90
Он оплатил мне 8 обедов,
т. е. 12,80
остается 114,10
Еще истопнику 5
остается 109,10[21]
Сверх того, он насчитал мне 5 франков на мелкие удовольствия. Единственное удовольствие, которое я могу себе позволить, – это трубка. Я израсходовал 4 франка на табак – грустное и весьма скромное удовольствие! – и у меня еще долго не будет возможности для других развлечений… Если я посылаю тебе все эти подробности, так это потому, что он, возможно, будет тебе писать, начиная с сегодняшнего вечера, и я хочу, чтобы ты была в курсе дела. Подождем, увидим, что он скажет и будет делать. Что касается меня, то я решительно настроен стоять на своем. Я первым не пойду на примирение (письмо от 23 ноября 1872 г.).
Это признание в отчаянии Ги выплеснул на роскошную почтовую бумагу с рельефными графской короной и инициалами Г.М. вверху листа, которую получил от папеньки. На самом деле, с каким бы негодованием ни изобличал он своего бесчувственного и непутевого родителя, он ожидал скорейшего примирения. Что бы он там ни говорил, он нуждался в отце, чтобы тот помог ему приискать достойный кусок хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16