И надо отдать ему должное – с самого начала он взялся за свою роль не как за обязанность, а как за выполнение священного долга. Конечно, сначала его очень обеспокоил тот хаос, который он обнаружил в душе и в поведении своего юного питомца. Но постепенно он привязался к этому подозрительному и сумасбродному мальчику, бурный гнев которого внезапно сменялся вспышками искренней нежности. Во время доверительных разговоров с ним Панин пытается приучить его к мысли о том, что однажды, безусловно, он будет царствовать, так же как его двоюродная бабушка-императрица, и что для этого ему необходимо будет научиться проявлять себя одновременно и благоразумным, и снисходительным, и твердым. Однако, когда маленький Павел, пока еще страшившийся сколь величественной, столь и суровой перспективы, любил расспрашивать его об обстоятельствах своего рождения, о родителях, о жизни других детей, Панин старался избегать говорить ему правду и отвечал на подобные вопросы лишь в общих чертах. Несмотря на долгие годы дипломатической службы, которые должны были бы развить в нем цинизм и скрытность, Панин не мог воздержаться от выражения чистосердечной жалости к этому сироте при живых родителях, ненастоящему князю, ненастоящему русскому, который всегда, что бы он ни говорил, что бы он ни делал, обречен быть непонятым. Весьма искушенный знаток политических интриг и в России, и за рубежом, Панин, несомненно, догадывался, что тайным помыслом великой княгини Екатерины является желание дождаться, пока императрица отвернется от своего омерзительного племянника Петра, откажет ему в наследовании трона и назначит своим преемником маленького Павла, и, учитывая его юный возраст, стать его регентшей. Добиться власти, чтобы однажды править Россией, за хрупкими плечами своего сына, – таковой была тайная мечта Екатерины, ободряемая моральной поддержкой Франции и Австрии, стремившихся противодействовать милитаристским устремлениям все более и более вызывающей Пруссии. Через своего посла в России, барона де Бретеля, Людовик XV, к которому, между прочим, Елизавета относилась с большой симпатией, пытался даже убедить императрицу в том, что отстранение от наследия трона племянника Петра, помешанного на германофилии, и назначение единственным наследником юного Павла под попечительством Екатерины принесло бы России и всему миру только пользу.
Первое из этих пожеланий уже начало претворяться в жизнь, поскольку по приказу императрицы русская армия начала кампанию против Пруссии. После нескольких унизительных поражений ее полки все же перешли к наступательным действиям. Одерживая победу за победой, русские, к большому разочарованию Фридриха II, считавшего себя непобедимым, все больше углублялись на вражескую территорию. Что касается второго пожелания, переданного бароном де Бретелем, относительно проявления опалы к великому князю Петру, то оно также соответствовало тайным замыслам императрицы. Инстинктивно она ненавидела этого сумасброда, используемого Голштинским двором, к тому же, будучи цесаревичем, призванным к правлению русским народом, он выказывал явное презрение к тем, за счет кого существовал, и в принципе не имел представления о национальных традициях этой страны, зато с великим пристрастием относился и восхвалял прусскую военную дисциплину. И если он даже и являлся внуком Петра Великого по материнской линии, то по своему чрезмерному пристрастию к мундиру и казарме был родным сыном Фридриха II.
Обескураженная экстравагантностью своего племянника, который с годами все больше и больше становился немцем, Ее Величество всерьез задумалась над тем, чтобы отдалить его от власти и предотвратить возможные пагубные последствия его правления. Их отношения стали настолько натянутыми, что Екатерина не могла не упомянуть о них в своих «Мемуарах»: «Она (Елизавета) знала его так хорошо, что не могла находиться и четверть часа без того, чтобы не впасть в раздражение, гнев или печаль. Когда она говорила о нем в узком кругу, то не могла удержаться от слез». Опасаясь вспышки слепой ярости презираемого ею князя, императрица, тем не менее, продумывает про себя различные варианты безболезненного решения этой проблемы. Может быть, направить его с долгосрочной миссией в какой-нибудь отдаленный уголок Германии, раз уж он предпочитает эту страну России? Время от времени императрица из опасения, что Петр, почувствовав холодное отношение к нему своей тети, может подготовить покушение против нее, меняла замки на дверях своих покоев.
Со своей стороны, Екатерина надеялась, что Ее Величество, здоровье которой было подорвано невоздержанным образом жизни и заметно пошатнулось, достаточно прожила для того, чтобы понять сущность племянника и лишить его наследства, и предпочтет ему своего внука Павла, регентшей которого могла бы стать его молодая мать. Однако и Петр имел на сей счет свои далекоидущие планы. Он с нетерпением дожидался ухода императрицы в мир иной, с тем чтобы сразу же навести свои порядки в стране. По его замыслам, после кончины императрицы он тут же обвинит Екатерину в супружеской неверности, официально с ней разведется и, объявив Павла незаконнорожденным, повелит взять мать и сына под стражу и заточить их в Шлиссельбургскую крепость. Затем, воцарившись на трон, он намеревался жениться на своей любовнице, графине Елизавете Воронцовой. Поговаривали, что он даже приготовил по этому случаю специальный манифест.
Хотя взрослые и уклонялись от разговоров об этих изощренных интригах в покоях ребенка, Павел замечал неестественную возбужденность окружающих, что только подливало масла в огонь его кошмарных воображений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11