Говорили вполголоса, не слышно было ни смеха, ни крика, ни отдельных восклицаний.
– Лекция еще продолжается, – сказал Кю.
– Желающие не могут поместиться в зале, – пояснил Чери.
– Я нисколько не жалею, что мы не попадем туда, – проговорил на ухо Фишеру Мартини.
– Мы можем посидеть здесь, на скамеечке, – предложила мадам Фишер. Все уселись.
Не прошло и четверти часа, как у подъезда началось усиленное движение. Народ валом валил из помещения; вид этих людей, всегда серьезных и спокойных, резко изменился – лица растягивались в приятных улыбках, глаза искрились; они не могли сдерживаться, и раскаты громкого смеха раздавались со всех сторон.
– Внушенье веселья, – сказал Фишер и тоже начал ни с того ни с сего хохотать.
– Ненавижу механическое веселье, – сказал Мартини, но повел себя крайне странно: подскакивал, гримасничал и выделывал ногами нечто невообразимое. Фрау Фишер смеялась до слез. Чатней, сдержанный, спокойный Чартней, боролся дольше всех и, наконец, не выдержав, разразился громким хохотом. Мадам Гаро одна сохраняла полное спокойствие: предохранитель спасал ее от внушения, проникающего в головы людей. Кю и Чери более всех поддались общему веселью и теперь кривлялись друг перед другом, как бесноватые.
– Пойдем отсюда! – завопил Мартини. – Черт возьми, я ненавижу эту вакханалию. – И в то же время он чувствовал всем своим существом, что ему весело.
Сад наполнился таким шумом, который нельзя описать. Тишина наступила так же внезапно, как и это веселье. Наши знакомые сидели на скамейке, усталые и несколько сконфуженные; они чувствовали какой-то легкий подъем, какой-то прилив энергии. Только лицо мадам Гаро стало еще более мрачным.
– Вы, душечка, напрасно противились, – шептала ей на ухо мадам Фишер. Раньше это меня всегда возмущало, но, сознаюсь, этот короткий сеанс веселья оставляет во мне приятное чувство на несколько часов, даже на целый день.
– Естественное веселье, вполне безвредное и необходимое для каждого живого существа, – наставительно проговорил Кю.
– Я не прожил бы без него и одного дня, – вторил ему Чери.
– Веселье существа, голова которого находится в распоряжении кого-то другого, – хмуро пробурчал Мартини.
– Если мы желаем попасть в первую очередь, – деловито заявил Кю, – мы должны идти сейчас же.
Все двинулись.
По ту сторону сада уходило вдаль учебное военное поле. На нем, у самой решетки, стояли три гигантские гусеницы. Дуговые электрические фонари лили на них сверху белый спокойный свет. Казалось, чудища заснули. Толстые стальные ноги их с широчайшими ступнями были неподвижны.
Любопытные все прибывали. Распорядители, с маленькими флажками в руках, ставили их в длинные очереди – так, чтобы они могли двинуться, не задерживаясь, к трапу, ведущему внутрь машины.
Вдруг ноги колоссов пришли в движение. Они делали шаг вперед и шаг назад, все время оставаясь на одном месте. Топот их напоминал раскаты отдаленного грома. Земля тряслась.
Публика невольно отшатнулась назад. Эти ужасные ноги могли передавить тысячи. Между тем как будто судорога пробежала по всему стальному телу чудовища, оно согнулось и из прямого, вытянутого от головы до хвоста превратилось в извивающуюся спиральную ленту, составные части которой лезли в стороны, словно желая оторваться друг от друга; некоторые секции, стиснутые соседними, поднимались так высоко над землей, что ноги висели в воздухе, продолжая двигаться прежним ритмом. Дамы испуганно взвизгнули.
– Что это с ним делается? – воскликнул Мартини. Чартней стоял, скрестивши на груди руки; взгляд его выражал полное удовлетворение.
– Благодаря гениальному мистеру Чартнею, – наставительно сказал Кю, мы имеем незаменимую машину. Двигаясь со скоростью пятнадцать-двадцать километров в час, она может преодолевать любые препятствия. Она идет по всякой почве, даже по болоту.
– Скорость невелика, – промолвил Фишер.
– Эта машина не рассчитана на быстроту, – продолжал Кю, – для этого мы имеем другие. Этот страшный зверь не имеет себе равного по силе; оставаясь неуязвимым, он может продвигаться вперед, не оставляя вокруг себя ничего живого.
– Ужасно, ужасно! – простонала мадам Гаро.
Тела гигантских гусениц вытянулись, движение разом прекратилось. Дверь под одним прожектором открылась, и оттуда был спущен трап. Распорядители впустили жаждущих побывать внутри чудовища.
Головное отделение представляло центр управления. Здесь, на мостике, под броневыми плитами, находился командир гусеницы. Ниже помещались два огромных орудия. Дула их далеко выдавались вперед. Сквозь все длинное тело машины тянулся узкий коридор.
– Под нами, сбоку, расположены механизмы, обеспечивающие движение. Если мы откроем эти двери, вы увидите их. Вот, смотрите. – Чартней открыл боковую дверь. – Вот они, валы ходовой части. Управление ими осуществляется с центрального поста. Однако каждая отдельная секция имеет известную автономию. Благодаря этой комбинации создается удивительная подвижность всего тела гусеницы, состоящего из отдельных секций. Следующая дверь ведет в помещение команды, – говоря это, Чартней пропустил своих слушателей в небольшую каюту, где, по-корабельному, у стенок были прикреплены койки в два этажа, одна над другой.
– Здесь помещаются двадцать человек команды.
– Не задерживайтесь, господа, сзади на нас напирают другие, – торопил Кю.
– Эти двери ведут в боевую рубку, где установлены орудия и пулеметы. Дальше – люк вниз, вы видите там трубы. В них содержится ядовитый газ. Он выбрасывается через распылители в обе стороны на громадную высоту и потом, оседая, губит все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152