Там я узнал, где находитесь вы. При первой возможности прилетел к вам, конечно, на аэроплане, а не на собственных крыльях. Вот видите, я знаю о существовании летающих людей. Ну, дорогой друг, теперь ваша очередь поведать мне все ваши злоключения. Я чувствую, что иначе нельзя назвать все то, что вы пережили; хотя у вас здоровый вид, но я сразу заметил, что вы много перестрадали.
Мы с Камескассом просидели на этих камнях всю ночь. Он курил папиросу за папиросой и слушал меня, не перебивая, иногда только он задавал короткие вопросы, если ему казалось что-нибудь непонятным. Я рассказал ему все и не скрыл ничего. Мой добрый старый друг должен был знать всю мою жизнь.
Когда солнце показалось из-за гор, мы поднялись и вялой походкой направились домой. Камескасс вдруг остановился.
– Дорогой друг, я согласен с мадам Гаро: вам и ей надо бежать. Теперь вы будете иметь третьего компаньона – это я, – и он ткнул себя пальцем в грудь.
Мартини был нездоров; он чувствовал сердцебиение и общую слабость. Я и Камескасс решили посетить его и посоветоваться с ним относительно задуманного нами побега. Я пришел раньше. Мартини лежал на кушетке, укрывшись пледом: несмотря на жаркую погоду, ему было холодно. Он попросил меня сесть рядом с ним.
– Вы можете говорить здесь, совершенно не стесняясь, – сказал он, – все меры приняты: зная о вашем приходе, я выключил все провода.
Он откинулся на подушку, и лицо его изобразило страдание.
– Резкая боль в сердце, – пояснил он.
– Нехорошо, старина. – Я дружески погладил его по плечу. – Что с вами? Вы начинаете что-то сдавать.
– Старый дурак, который еще до сих пор не перестает увлекаться, а за увлечением, как водится, следует разочарование. Ну, вот, я нахожусь теперь в периоде страшнейшего душевного упадка.
Я подозревал его увлечение, но никогда не пытался расспрашивать. Теперь я молчал. Мартини приподнялся на локте и, схвативши меня за руку, излил свои страдания:
– Подумайте, что вы будете испытывать, если женщина, которой вы очарованы, скажет вам: «Ах, это любовь? Я думала, что это совсем другое». Или во время вашего страстного порыва она воскликнет: «Вы жмете меня так больно. Неужели это нужно для любви?» В другой раз вы услышите такое замечание: «Прикладывать губы к губам – это так нечистоплотно». Нет, дорогой, такие кажущиеся мелочи могут сразить и более крепкого человека. А я… я… для меня женщина всегда играла важную роль в жизни.
Я пожал протянутую мне руку друга и сочувственно сказал:
– Я вполне понимаю вас.
– Женщина, о которой я говорю, – красавица: божественные черты лица, фигура Дианы, цвет кожи и волос, каких я никогда не видел, все – очарование. Такая-то внешность при полном отсутствии внутреннего содержания. Мужские качества недоразвиты, женские – безвозвратно потеряны.
– Гм, может быть, они не пробудились, или не вам суждено пробудить их, – осторожно возразил я.
– Вы думаете, я слишком стар, чтобы мог заставить трепетать молодое сердце? Если бы это было так, я примирился бы с законом природы, но дело не в этом; это прелестное создание лишено женственности искусственным образом. Она относилась ко мне более чем хорошо, но она не могла дать того, чего у нее нет. Проклятие Куинслею, калечащему человеческий род? Я ненавижу его, и я должен бежать отсюда, иначе я его убью.
– Мы подходим как раз к тому, ради чего я пришел сюда, – заявил я. – А вот и Камескасс.
При этих словах в комнате появился мой старый друг. Он взял стул и сел с другой стороны кушетки.
Камескасс закурил папиросу, которых он выкуривал в день, я думаю, не меньше сотни, и начал:
– Я знаю теперь всю внешнюю сторону вашей жизни, но мне непонятны характеры главных героев. Я считаю, их здесь два – Куинслей и созданный им народ. Вы все – иностранцы, играете случайную роль, и вы не интересны. Что такое Куинслей?
– Куинслей – человек, потерявший всякую меру, лишенный понятия о морали, человек, считающий, что ему все позволено, – отвечал я.
Мартини сел на кушетке.
– Куинслей – негодяй. Его отец был сумасшедший; он, принимавший прямое или косвенное участие в разных революциях, пришел к убеждению, что прежде всего надо изменить человеческую природу. Без этого условия, по его мнению, результаты всех революций сводятся к нулю. Отсюда родились инкубатории и все последующее, вплоть до постоянного внушения мыслей, которыми должны жить его подчиненные. Идейной стороной было желание совершенствовать мир и принести на землю общее счастье. Сын его Макс, обуреваемый страстями, преследует личные цели, часто самого низменного характера. Он, создатель, воспитатель и постоянный руководитель многих миллионов, не считается ни с чьим мнением, кроме своего. Жизнь человеческая не представляет для него никакой ценности, он порождает и он убивает. Он лжет, он клевещет, он насилует. Я имею право назвать его негодяем.
Камескасс спокойно выслушал и так же спокойно повторил второй вопрос.
– Созданный Куинслеем народ однообразен. Механическое производство людей уподобляет их штампу, где не найдете тонкой, искусной ручной работы. Это все штампы, отлитые по одному образцу. Дальнейшая жизнь их не вносит разнообразия, не кладет разных черточек, составляющих индивидуальность. Общее воспитание, машинное образование, машинное мышление. Здешний человек представляет собой превосходное орудие в руках Куинслея. Все думают, как он хочет, и все делают, что он пожелает. Народ, лишенный многих страстей, избавляется от многих пороков, но ему не хватает и многих достоинств: талантов, темперамента, блеска. Такие люди могут быть овцами, но не пастырями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152