Софья была пострижена в монахини под именем Сусанны и до конца дней заточена в Новодевичий монастырь. Сотня солдат постоянно несла караул, пресекая все ее связи с внешним миром. Так прожила она шесть лет и умерла в 1704 году в возрасте 47 лет.
* * *
30 сентября начались казни. Тут же в Преображенском на зеленом лужку за казармами отрубили головы четырем стрельцам. Остальных приговоренных (196 человек) повезли в Москву.
На площади у ворот при въезде в столицу виселицы уже стояли. Надо полагать, это были Покровские ворота - другой дороги из Преображенского в Москву не было.
С раннего утра валил сюда народ, и площадь словно набухала, готовая лопнуть и смять частокол из солдат, окружавших эшафот. Когда повезли осужденных, площадь смолкла. Они сидели по двое в небольших московских телегах, спиной к спине, держа в руках зажженные восковые свечи, как последнее напутствие леред смертью. За возками с воем и плачем бежали их жены п матери, дети. Пропустив возки, ряды солдат сомкнулись, отгородив их и зловещий холм с виселицами от остального мира, и тогда общий стон пронесся по толпе. И снова тишина.
Тут появился Петр - на коне, в зеленом польском кафтане, подаренном, как шептались, Августом. За ним свита из многих знатных людей: Лефорт, Автоном Головин... Из карет наблюдали за происходящим послы - австрийский, польский и датский.
"Воры и изменники, и клятвопреступники, и бунтовщики..." - зычным голосом начал выкрикивать дьяк первые, но уже все предрешавшие слова приговора. И тогда народ снова заволновался, а Петр стал кричать в толпу, чтобы слушали внимательно. Со значением кричал.
"...А в распросе и с пыток все сказали, что было приттить к Москве и на Москве, учиия бунт, бояр побить и Немецкую слободу разорить и немцев побить, и чернь возмутить - всеми четырьмя полками ведали и умышляли. И за то ваше воровство великий госудирь царь и великий князь Петр Алексеевич всея Великие и Милые и Белые России самодержец указал казнить смертью", - надрывался дьяк, как камни, швыряя в толпу увесистые слова.
А потом повезли стрельцов "казнь править" у всех городских ворот Коломенских, Серпуховских и Калужских в Замоскворечье. А по сю сторону реки - у Смоленских, Никитских, Тверских, Петровских, Сретенских, Мясницких, Покровских, Семеновских и Таганных. Не забыли и съезжие избы бунтовавших полков, и там виселицы поставили...
Толпа у Покровских ворот не редела. Медленно, один за одним взбирались осужденные на эшафот. Им мешали цепи и колоды, но каждый непременно хотел взойти сам, без посторонней помощи, как будто от этого зависела его судьба. А взобравшись, вздыхали облегченно и по обычаю широко крестились на все четыре стороны. Им накидывали на шеи петли, и они рядами повисали в воздухе, дрыгая голыми пятками. В большинстве случаев стрельцы принимали смерть с великим спокойствием без тени печали, как неизбежное.
В этот вечер на пиру у Лефорта Петр казался довольным и приветливым, что с ним не часто бывало. По словам австрийского посла Гвариента, "оказывал себн вполне удовлетворенным и ко всем присутствующим весьма милостивым".
Это было начало. В последующем казни стали совершаться на заставах и площадях по всей Москве и даже на Красной площади. Особо лютовали у Новодевичьего монастыря. Стрельцам рубили головы, их вешали уже не только на виселицах, но и на бревнах, вбитых между зубцами стен Белого и Земляного городов. А наиболее злостных колесовали. Это было новшеством, привезенным из-за границы.
Двум попам, устроившим молебен о даровании победы стрельцам, устроили особую казнь неподалеку от храма Василия Блаженного на Красной площади: Бориску Леонтьева повесили, а Ефимке Самсонову отсекли голову, а тело положили на колесо.
И вот еще что. Для устрашения тела повешенных оставались висеть, раскачиваясь на пронизывающем ветру. Трупы обезглавленных и колесованных стрельцов валялись прямо на Красной площади. А перед Девичьим монастырем стояла виселица, и трое мертвецов протягивали костлявыми руками стрелецкие челобитные прямо в окна кельи монахини Сусанны.
Было казнено 799 человек. 200 по малолетству Петр помиловал. Им поставили клейма на правую щеку и отправили в бессрочную ссылку в Сибирь. Вдовы и дети казненных также были изгнаны из Москвы, и людям было строго-настрого запрещено оказывать им какую-либо помощь. Только в дальних от Москвы поместьях разрешили брать их в услужение.
* * *
Жестокий царь, жестокий век, в котором и не такое случалось. И все же расправа со стрельцами глубоко запала в память народа. Не потому, что она стала мрачным прологом к славным Петровым преобразованиям. А своей жестокостью - свирепой и бессмысленной.
Это видели и понимали многие современники. Не все, конечно. Спор этот и по сей день продолжается.
Разумеется, бунт стрельцов, их поход на Москву заслуживали самого жестокого наказания с точки зрения правовых и этических норм того времени да и куда более близких нам лет. Шутка ли сказатъ - мятеж, на власть предержащую руку подняли! Да за это...
Но пытки-то зачем? Ведь стрельцов мучили не для того, чтобы получить доказательство их виновности. Она и так была видна. Самим фактом участия в бунте они подписали себе приговор. Вот, например, свидетельство академика М. М. Богословского - одного из лучших знатоков петровской истории: "Виновность или невиновность каждого отдельного стрельца их (следователей застенка. - О.Г.) не интересовала: они все были виновны уже самим фактом принадлежности их к мятежным полкам, как и тем, что в составе этих полков двигались в Москвуи оказали вооруженноесопротивлениепри Воскресенском монастыре".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57