А другого такого массового носителя, как наши «Тополя», в мире нет.
Я читала этот пресловутый протокол. Пару недель назад, вечером в пятницу. Соболев неожиданно сам приехал ко мне домой. Ему требовался качественный перевод. На улице грохотала гроза и лил дождь. Пока он добежал от машины до подъезда, вымок до нитки. Но уж видно приспичило – так приспичило. Макс отпаивал его чаем с малиной, а я быстро переводила два листочка убористого текста, добытые, как выразился Соболев, «хорошими людьми». Соболев не хотел, чтобы до поры кто-нибудь, кроме меня, знал о существовании и содержании этих листочков. Так вот, это самый обычный рабочий протокол, и речь там действительно идет о простом резервировании. Да «Локхид» и не смогла бы до января сделать что-нибудь большее.
Соболев блефовал. Ему позарез требовалось выколотить из совета директоров решение о моратории на альтернативные носители. Для развертывания массового производства своей ракетки «Локхид» нужен как раз тот самый год, на который сейчас и подвешивал ее Соболев. А кто ж станет развертывать производство, если не ясно, понадобится ли эта ракетка вообще? Таким образом Соболев гениально избавляется от единственного конкурента как минимум на несколько лет.
Коллмэн понял, что выглядит сейчас узником, стоящим возле кирпичной стенки против изготовленной к стрельбе расстрельной команды. Особую пикантность к его личному положению добавлял вчерашний интимный ужин с четой Соболевых, о котором кто надо – уже знали. Попробуй расскажи, что речь там шла о рыбалке – кто ж тебе поверит! Он обреченно объявил об окончании сегодняшнего пленарного заседания и попросил членов совета директоров остаться, о чем они уже догадались и сами.
Все дальнейшее прошло, как по маслу. Эдльмана, вдоволь наговорившегося со своим самым большим боссом, в совещательную комнату даже не пригласили. Голоса в совете разделились почти поровну, но Соболев именно на это и рассчитывал. Гордая часть великих мира сего возмущалась совершаемым русскими изнасилованием уважаемой международной организации. Меркантильная часть совета подсчитывала возможные убытки и заготавливала обтекаемые формулировки в затребованное Соболевым решение. Спустя полтора часа, когда над Лондоном уже сгущались сумерки, листочек с решением был отпечатан на официальном бланке консорциума и подписан Ричардом, каким-то чудом усидевшем в своем кресле исполнительного директора. Ноги о беднягу не вытер разве что официант, поддерживавший увядающие силы супербоссов чаем и кексами. В конце концов говорить стало больше не о чем, и все стали разъезжаться.
При выходе из конференц-зала на каждого из членов совета директоров, как пчелы, роем набрасывались репортеры. Информация о скандале собрала их братию, кажется, со всех концов света, не то что Лондона. Но когда в дверях, чуть ли не в обнимку, появились счастливые и улыбающиеся Соболев и Коллмэн, поднялось что-то невообразимое. Полицейские оказались вмиг сметены вместе с их хилыми загородками. Толпа жаждущих информации совала в именинников украшенные логотипами микрофоны, полыхала вспышками и в один голос орала свои вопросы. Соболев утихомирил журналистов спокойным и властным мановением руководящей длани. Наступила тишина. Люди беззвучно продолжали пихать друг друга локтями, помятые полицейские, плюнув на все, в сторонке поправляли шлемы и обтряхивали пыль с мундиров. Соболев ласково улыбнулся и жестом показал, что будет говорить Коллмэн. Лес микрофонов разом переметнулся к опешившему Ричарду. Тому ничего не оставалось делать, как дежурно заверить общественность, что никакого конфликта в консорциуме нет, все работы идут в намеченные сроки и в полном соответствии с заключенными соглашениями, и что двадцать первый век Земля встретит, будучи единым коммуникационным сообществом, как это и предполагалось с самого начала.
Соболев снова движением руки остановил поднявшийся ор.
– Я хочу заверить международную общественность, – сказал он по-русски, – что Россия, которую мы имеем честь представлять в консорциуме, предельно удовлетворена тем уважением, которое оказывалось ей всегда и подтверждено сегодня на заседании совета директоров. Мы великая страна и великий народ, и оправдаем надежды, возлагаемые на нас мировым сообществом. Мы особо рады тому, что именно наши ракеты, когда-то служившие войне и противостоянию, послужат теперь делу мира и объединения народов.
Я перевела. Пока журналисты утирали умильные слезы и соображали, как их околпачили, Соболев, словно ледокол, прорубился сквозь толпу к машине, а мы с Ричардом, кое-как удержавшись в его кильватерной струе, ввалились вслед за ним и захлопнули двери. «Мотаем!» – сказал Соболев, и разочарованная толпа осталась позади, в пятне света под козырьком конференц-зала, чертыхаться и упаковывать аппаратуру.
– Майкл, – сказал Ричард в темноте салона, когда мы отъехали на приличное расстояние, – ты меня подставил. И не один раз.
– Извини, Ричард, – ответил Соболев по-английски. – Я сделал это сознательно. Это бизнес. Россия – зона рискованного бизнеса. Если я буду честным, меня похоронят на Ваганьковском кладбище, а ты не сможешь даже принести цветочков на мою могилу, потому что тебе нечего будет делать в России. А так – смотри: съездим на Байконур, проведем летные испытания, потом заскочим на завод, познакомишься с производством, потом в Москву. Все будет окей!
– Но ты обещаешь, что с твоим носителем будет все в порядке? Если что-нибудь случится, моя карьера рассыплется в прах. Да что там моя карьера, – это будет потрясение глобальных масштабов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80