До меня не доносилось никаких посторонних звуков, но какое-то странное чувство охватило меня. В воздухе появился запах, это был не запах нагретой хвои или сухой земли. Что-то висело в лесном воздухе, странное и неуместное здесь, словно аромат духов, но гораздо более неприятное: дуновение горячего ветра, овевающего древние камни, доносящего неуловимые крики и призрачный дым костров.
Я стряхнула с себя нелепое наваждение. Несмотря на высокий рост и силу, а я была сейчас сильнее, чем когда-либо за все свои тридцать пять лет, я все-таки едва ли смогу дотащить крупного мужчину до дому. Я склонилась над ним и на этот раз, вместо того чтобы вылить холодную воду на его губы, плеснула ее ему в лицо. Молодой человек застонал и что-то забормотал, раскрыл изумительные глаза цвета ясного летнего вечера.
– Кто ты? – спросила я.
Он заморгал обожженными на солнце веками и снова пристально уставился на меня.
– Что нужно от тебя Дарзиду?
Юноша зашевелился, пытаясь сесть. Кажется, он заметил, что совсем раздет, а красная шаль сползла от его движений. Хотя он быстро прикрылся ею, но смущенным не выглядел. И не извинялся, хотя и пришел в себя. Наоборот, он вздернул подбородок, защищаясь или бравируя, и продолжал смотреть на меня молча.
– Я просто хочу знать, что с тобой произошло, – сказала я. – Мне плевать на то, что ты натворил, или на то, что ты сделал со мной.
Мне знаком подобного рода страх – страх в ожидании того, что люди делают нередко друг с другом из жадности, по неведению или из-за ревности. Страх, уродующий твою жизнь, заставляющий бросаться не только на чужих, но даже на тех, кого любишь. Однажды я убила человека из страха.
Придерживая шаль и косясь на меня, молодой человек склонился над ручьем и, зачерпнув воды, стал пить, долго и жадно. Что ж, он хотя бы не идиот.
Когда он снова сел, утирая рот исцарапанной рукой, я попробовала еще раз.
– Ты забрел довольно далеко. Откуда ты?
Он слегка качнул головой, это движение и ничего не выражающий взгляд означали не отрицательный ответ, а только то, что он не понимает вопроса.
– Значит, ты не из Лейрана? Может, Валлеор? – Я перебрала все, что смогла вспомнить из языка белокурых северян, но либо мое произношение никуда не годилось, либо я не угадала. – Керотея? – Полиглотом я никогда не была, но кое-что все-таки знала. Но ни мой керотеанский, ни зачатки аватойрского или языка Искерана не дали ничего. Я наблюдала лишь недоуменное покачивание головой.
– Что ж, скажи тогда сам что-нибудь. Это все, что я помню. – Я указала на свой рот, потом на него, приглашая его сделать хоть какое-нибудь усилие и присоединиться к беседе.
Он попытался. Закрыл глаза, сосредоточился и зашевелил губами. Потом кулаки его сжались, тело напряглось, он обхватил голову руками, словно опасаясь, что она лопнет от усилия. Но у него получились лишь горловые звуки и рычание. Наконец, ревущий, с красным лицом, он выхватил из ручья камень и запустил его в лес, потом еще один и еще, пока, побагровевший и дрожащий, не осел на пятки и снова не схватился за голову руками.
Мне хотелось оставить его здесь. Люди сами делают выбор, при обычных обстоятельствах я предоставляла им расплачиваться за свои поступки, как когда-то довелось мне. Но я никого не могла оставить на милость Эварда, или Дарзида, или Томаса, и не важно, кто из них разыскивал его. Никого. Ни за что.
Обзывая себя непроходимой дурой, я предложила ему идти за мной, сопровождая жестами свои слова.
– У меня в долине есть еда. Мы найдем тебе какую-нибудь одежду, и ты сможешь поспать. – В ответ он потянулся за шалью и попытался завернуться в нее, он казался разозленным и до крайности униженным.
– Что ж, можешь сгнить здесь, гордый и зловонный. – Я, не оглядываясь, вышла на тропу, уверенная, что он пойдет за мной, хотя лучше бы он этого не делал. Он пошел.
Мне не особенно хотелось пускать в дом чужака, во всяком случае этого, уже успевшего украсить меня синяками. Поэтому я была рада, когда молодой человек уселся на сосновую скамью перед дверью, привалился к стене дома и закрыл глаза, словно именно сюда он и шел. Я внимательно осмотрела кромку леса, прислушиваясь и ожидая в любую минуту увидеть Дарзида и его солдат. Но никто не появился, молодой человек же, кажется, вовсе не думал о том, что привело его в столь жалкое состояние.
У меня не было мужской одежды, которая подошла бы ему, но я вошла в дом, покопалась в сундуке Анны и вернулась с простыней, пожелтевшей и много раз чиненной. Прорезала посередине дыру и пришила справа кусок пеньковой веревки, затем передала ему, показывая, что я имею в виду. Он подержал простыню, затем швырнул ее на землю, его рот скривился от отвращения, словно я предложила ему на завтрак коровью лепешку.
– Ничего лучше у меня нет, ваше высокомерие, – заявила я. Потом бросила ему скомканную простыню. – Но я не позволю тебе таскать шаль Анны. Ходи голый, если хочешь. – Я стянула с него красную шаль и ушла в дом, захлопнув дверь.
Не успела я обдумать, что делать теперь, как он пинком распахнул дверь и вошел внутрь. Огромный человек в единственной жалкой комнатке. Простыни на нем не было. Отшвырнув с дороги стулья, он скомкал одеяла на постели, осмотрел тарелки и припасы, которые я держала на полках у очага, перерыл ящик с ложками, по очереди осматривая их и с отвращением отшвыривая на пол, убедившись, что они не то, что он искал.
Потом упал на колени перед сундуком, который я отодвинула от стены, и начал копаться в нем, вышвыривая на пол убогие пожитки: синее платье, которое Анна надевала, выезжая с мужем на рынок продавать овощи, мой зимний плащ, выловленный из реки после крушения баржи, три одеяла, тонкие воротнички, которые Анна вышивала, мечтая однажды встретить благородного господина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25