— Басманов посмотрел на Скуратова сверху вниз. — Мы не меньше твоего государя любим, а уж на что готовы пойти, одному царю да Богу известно!
— Однако ж, третий день бредит, — Вяземский посмотрел на Скуратова. — Совсем худо.
— Надо бы в Москву, за Елисеем послать, — поддержал Афанасия Басманов.
— Только здесь еще проклятого волхва не хватало! — отрезал Скуратов. — Не потерплю, чтобы царев двор проклятый чернокнижник своим дыханием поганил!
— А как помрет царь? — лукаво спросил Вяземский. — О сем ты подумал, Малюта? Молчишь? Да в тот же день боярские холопы, а вместе с ними и вся земщина нас на колы вздымет!
— А тебя за особое рвение первым колесуют! — рассмеялся Басманов.
Малюта задумчиво посмотрел на мечущегося в бреду Иоанна:
— Делать нечего. Посылай за волхвом!
Глава 19. Напасть ведьминская
На Иоанна Лествичника привиделся Григорию Строганову странный сон, будто бы стоит он на речном мелководье в длинной холщовой рубахе, ловит руками рыбу и бросает на каменистый берег. Как дитя радуется Григорий — и улов богат, да и рыба на любой вкус: тут тебе и небольшие карасики с окуньками, и плотвица-девица, а рядом с ними толстенные налимы и аршинные щуки. Всем доволен Строганов. Еще бы! Всего-то ноги по колена вымочил, а рыбы целый воз накидал! Дивно ему, мужики рыбу сетями ловят, а вдоволь наловить не могут, а в его руки рыба сама так и просится.
Григорий Аникиевич проснулся в поту. Утер лицо, испил кваса. Пригрезившаяся во сне удача оборачивалась в душе тревогою: «Сколь рыбы ловить, столь людей хоронить…» Поспешно взглянул на образа и перекрестился.
Откуда-то снизу послышались возбужденные крики и возня. Строганов стремительно оделся, но перед тем как выйти сунул за пояс пистолет.
— Пущай к Строганову, не то надвое распластну! — кричал Василько, размахивая перед строгановской охраной обнаженной саблей.
От бешеного напора охранники робели, страшась и пропустить казака в терем, и вступить с ним в схватку.
— Ступай себе с Богом, — грозя зазубренной совней, уговаривал казака дедок с взлохмаченной бородой и совиными бровями. — Чего как нехристь ломишься посреди ночи? Придешь спозаранок, тогда и потолкуем.
— Я тебе, хрену старому, башку-то саблею скачу, да и пойду толковать с ней! — Василько размахнулся и одним ударом обезоружил деда.
— Василько! Ну, охлынь! — расталкивая охрану, подошел к дверям Григорий Аникиевич. — Здесь я, сказывай про дело!
Василько спрятал саблю в ножны и, посмотрев на защитников терема, зло хмыкнул:
— Погодь, вшивота мохноногая…
Затем поклонился Строганову.
— Григорий Аникиевич, беда, Данилу нашего спортили!
— Как это, спортили? — опешил Строганов.
— Как да как… — казак ругнулся и рубанул рукою по воздуху. — Белуха его сморила, извела, ведьма старая! Лежит в избе, не шелохнется, ни жив, ни мертв, очи-то в глазницах закатаны, а сам чуть дышит!
— Почто на Белуху грешишь? Али дознался?
— Да пытнул ее малость кочережкою, она быстрехонько призналася! И ведьминскую куклу отдала, и где зелие схоронено, показала… — Василько вытащил из-за пазухи завернутую в тряпицу маленькую фигурку. — Подивись, Аникиевич, на что гораздо бесово племя!
Колдовская кукла была скатана из соломы, волчьей шерсти и сала, перевязана красною нитью и сверху донизу насажана на обоженную в огне щепку. Повертев фигурку перед глазами, Григорий Аникиевич заметил замешанные в нее хлебные крохи, человеческие волосы и даже маленькие рыбьи кости.
— Оттого Карий горит да сохнет, что ведьминой щепой пригвожден! — Василько указал на деревяшку перстом. — Только тащить за нее не моги, не то помрет атаман.
— Как же она изловчилася такого мужика сгубить?
— Недоедый Данилою хлеб воровала, да с лягушачьими кишками замешивала, — пояснил казак. — Метлою следы вынимала, а потом ветки в печи томила. Опосля из хлебного мякиша, зольцы да волчьего сала и мякала Карего, стало быть, как Господь лепил из праха Адама.
— Силен враг… — Строганов задумчиво повертел в руках такую незатейливую, но смертоносную куклу. — Ни нож Карего не брал, ни пуля, а одолела чертова бабуля, — Григорий Аникиевич с удивлением оглядел ставшую бесполезной охрану. — Воистину сказано, где бес не сможет, туда бабу пошлет!
Собравшиеся перекрестились.
***
В застенке было холодно и сыро: холодно потому, что всю зиму помещение не протапливалось, а сыро оттого, что собравшиеся на пытку вовсю успели напустить ротового пару. Мужики деловито расставили по углам светильники, разожгли печь, выложили на тесаной столешнице пыточный инструмент, и привязали к лавке одуревшую от страха Белуху.
— Ну, ребятушки, начнем! — хлопнул в ладони Григорий Аникиевич. — Пытать, не чурбаны тесать. Успеть бы дотемна.
Руководил дознанием прижившийся при Строганове доминиканец Бенедикт, гладковыбритый с обвислым лицом человек без возраста. Не спеша осматривая тело Белухи, отмечал каждый подозрительный изъян красным цветом, затем тщательно записывая отметины в своей тетради.
Василько с раздражением похаживал по комнате, злобно поглядывая то на Бенедикта, то на оцепеневшую повитуху. Шаркал ногами, откашливался, изредка шпыняя толпившуюся при входе охрану, наконец, окончательно распалившись, подошел к Строганову и шепнул ему на ухо:
— Аникиевич, гони латинскую образину взашей. Дозволь мне, за дружка милого, пытнуть ее по-казацки, без клятой премудрости! Все мигом скажет!
— Нельзя! — Строганов развел руками. — Бенька решить должен, как следует пытку держать.
— Чего ж ее держать! Выпоим десять кадушек рассола, да пяты попалим. Вот те и вся премудрость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78