!.
И запоздалое понимание обожгло меня пламенем невидимого горна.
Все они -- Тусклые, Блистающие, Заррахид, Но-дачи, Кунда Вонг, Сай, Пояс
Пустыни, Мудрый Чань-бо, восьмерка метательных ножей из сожженной
деревни...
Все они -- люди истины Батин, Кос, Асахиро Ли, Фариза, Эмрах ит-Башшар,
Матушка Ци, выгоревшая изнутри знахарка Ниру...
Все они ждали моего приказа.
Их судьбы, помыслы и желания, их пути -- всех и каждого в отдельности -- как
полосы стали в общем клинке сошлись к единому острию, и острием этим по
воле случая был я, Мэйланьский Единорог!
Не самый старший, не самый опытный, не самый мудрый -- но возможности
выбирать или сомневаться мне не оставили.
-- Живой, я живые тела крушу; стальной, ты крушишь металл,
И, значит, против своей родни каждый из нас восстал!..
Я вылетел из ножен, дети Ориджа сразу стали ближе; и земля вокруг нас
задрожала.
8
Примерно в сотне выпадов от места нашей стоянки и в двух сотнях от холма, с
которого мчались шулмусы, лежал огромный валун -- глыба выглаженного
солнцем камня в человеческий рост.
Вот у него-то мы и встретились.
Сейчас, когда я вспоминаю) об этом, когда лава, кипевшая во мне, подернулась
пеплом и коркой времени, я понимаю: судьба еще до начала боя, до первого
звона и первой раны, рассмеялась своей удачной шутке и выгнулась от
удовольствия.
Мы, дети Кабира, Мэйланя, Харзы, искушенные в бескровном искусстве Бесед,
мы собирались убивать без пощады и сожаления; и в то же время
надвигающаяся Шулма собиралась взять нас живыми!
Воистину: не хочешь жертвовать собою -- не рвись Беседовать с судьбою...
Не рвись еще и потому, что после, спустя один день или по прошествии многих
лет, в памяти не остается связной картины случившегося, как если бы кусок
твоей жизни был небрежно скомкан, изорван и пущен по ветру. Любую из Бесед
своей жизни я, если сильно захочу, могу вспомнить, вспомнить подробно и
обстоятельно, а вот бой с детьми Ориджа у песков Кулхан -- не могу.
Так, обрывки, осколки, отголоски... эхо, пыль, лязг, крики, прыгающая земля,
срежет...
Вот -- навстречу летят какие-то веревки с петлями на конце, и огромный
изогнутый клинок Но-дачи чертит воздух косыми взмахами, рассекая витой
волос.
Вот -- короткая литая булава с глухим уханьем выбивает Фаризу из седла, и
над упавшей девушкой пляшет буланая кобыла, на спине которой пляшет
оскаленный Эмрах ит-Башшар, в чьих руках пляшут Пояс Пустыни и
подхваченная на лету Кунда Вонг; и пляска этого взбесившегося смерча
подобна... не помню я, чему она подобна, а придумывать не хочу.
Вот -- спешенная Матушка Ци прижалась спиной к валуну, и лопата
забывшего о мудрости и невозмутимости Чань-бо безостановочно подсекает
нлги отчаянно ржущих лошадей, шарахающихся в стороны от звона бубенцов
и мелькания лент.
Вот еще -- знахарка Ниру прямо с коня прыгает на валун, и шесть метательных
ножей, один за другим, с пронзительным воплем летят в гущу схватки, и вокруг
меня на миг становится просторно,-- но лишь на миг, а Ниру с оставшимися
двумя ножами соскакивает с валуна, становясь рядом с задыхающейся
Матушкой Ци...
Земля качается, мир пьян и безумен, я чувствую, как хмель сражения
захлестывет Чэна с головой, делая взгляд веселым и диким, а тело в приросшей
броне -- послушно-невесомым; "Аракчи! -- вопят шулмусы.-- Мо-о аракчи!.. Мо-
о-о-о..."
Про себя я помню только то, что мне было жарко.
Жарко и мокро.
И еще -- Заррахид, мой спутник, мой дворецкий, мой тиран и надсмотрщик,
мой эсток заррахид, ьень моя... везде, где не успевал я, успевал он.
А когда однажды не успели ни он, ни я -- успел Сай Второй, звенящей
вспышкой вырвавшись из пальцев Коса и вонзившись до половины в чье-то
искаженное лицо. Обломок в левой руке Чэна метнулся вперед, неистово
лязгнув, зацепился за ус Сая, рванул -- и через мгновение Сай уже летел
обратно к ан-Танье под напутственную ругань Дзю...
Я-Чэн не знал тогда, что наш и без того небольшой отряд успел уменьшиться
чуть ли не вполовину; не видел Чэн-Я и ужаса в глазах рыжеусого воина, со
стороны наблюдавшего за побоищем и оставившего при себе всего одного
шулмуса-телохранителя, потому что остальные были брошены в бой, как
последние дрова в пылающую печь; просто Демон У в очередной раз, храпя,
взвился на дыбы, вознеся нас высоко над горнилом схватки -- и поверх
макушки валуна Я-Чэн увидел завершение "Джира о Чэне Анкоре Вэйском".
От знакомого холма, разъяренно визжа и терзая обезумевшую лошадь, к нам
неслась Мать всех алмасты, Шестиносая Аала-Крох, а за ней, за бешеной
ведьмой с разметавшимся знаменем смоляных волос, по пятам следовали
беловолосый гигант Амбариша, вознесший к небу огненный меч, и голый по
пояс исполин Андхака, покрытый черной шерстью, чья двуручная палица-
гердан грозила привести к концу этот и без того бренный мир.
Последним скакал очень хороший человек, платящий кабирскими динарами
слепым сказителям Мэйланя, а сейчас размахивающий кривым мечом-
махайрой.
-- Чин! -- из последних сил закричал Чэн-Я.-- Чи-и-и-ин!.. Гвениль! Жнец!..
Кобла-а-а-ан!..
-- Я т-тебе женюсь, мерзавец! -- рявкнула благородная госпожа Ак-Нинчи,
вихрем проносясь мимо меня.-- Я т-тебе...
Волчья Метла только презрительно смахнула с коня зазевавшегося шулмуса, не
удостоив меня даже словом.
"Они же... они же не умеют убивать!" -- смятенно подумал я, и тут же один-
единственный удар Гвениля убедил меня в обратном.
Меня, да еще того несчастного щулмуса, что подвернулся под этот удар.
Видимо, судьба продолжала смеяться; видимо, сегодня был тот день, когда
всему учатся сразу и навсегда, или не учатся вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169