).
После завтрака Дзю опять удрал гулять с Косом, Саем и Заррахидом. Это
становилось интересным; и хотелось выяснить, куда это они "гуляют" и чем
там занимаются. Нет, ни в чем недостойном мы их, понятное дело, не
подозревали -- но интересно же, в конце концов!
Однако интерес этот быстро забылся -- потому что мы с Чэном уяснили
наконец причину непонятного поведения Коблана.
Повитуха Коблан постился. И соблюдал все предписанные обычаем
ритуальные ограничения.
Он готовился к рождению нового Блистающего.
В семействе метательных ножей Бао-Гунь должен был родиться десятый,
недостающий клинок -- взамен погибшего в битве у песков Кулхан.
...У открытой походной кузни, которую успел соорудить за эти дни Коблан,
собрались практически все, кому было позволено остаться у священного
водоема, а также трое маалеев постарше со своими Дикими Лезвиями, которым
по такому случаю разрешили присутствовать.
Порывистый холодный ветер раздувал огонь в горне, заметно облегчая работу
молодому ориджиту, стоявшему у переносных мехов, которые Коблан, как
оказалось, всю дорогу таскал за собой.
И не только меха.
Пожилой шулмус с негнущейся ногой -- местный Повитуха, пошедший к
Железнолапому в ученики -- стоял у наковальни, готовый схватить клещами
зародыш будущего Блистающего. Ритуальные свечи Рождения на таком ветру
неминуемо погасли бы -- что сулило несчастье -- и вместо них горели четыре
факела.
Свежевымытый Коблан в фартуке мастера-устада с Небесным Молотом на
кармане и Гердан Шипастый Молчун, начищенный и серьезный, приблизились
к наковальне. Гердан коснулся ее края и опустился на землю рядом; Коблан
воскурил благовония, вознес молитву и взялся за молот.
Неподалеку стояла необычайно торжественная Ниру, опираясь на посох, а на
ее груди замерли, выставив рукояти, семеро ножей Бао-Гунь. Двое старших
ножей лежали у горна, на белой кошме ее по такому случаю вынесли из шатра -
- чтобы, согласно традиции, передать рождающемуся Блистающему частицу
своей души.
Здесь присутствовали все наши: и мудрый Чань-бо, Посох Сосредоточения, и
непривычно молчаливые Гвениль и Махайра, и очень серьезный Но-дачи, и
неизменно держащиеся в последнее время вместе Кунда Вонг и Маскин, Пояс
Пустыни; и Волчья Метла, Заррахид, Сай, и, понятное дело, я с успевшим уже
вернуться Обломком, и короткий Такшака, и Чыда в руках Куш-тэнгри,
который очень внимательно следил за происходящим -- а он умел быть
внимательным...
Тусклые и Батиниты (кроме Такшаки и светловолосого юноши) стояли чуть
дальше, а из-за их спин и рукоятей благоговейно наблюдали за таинством
Рождения Блистающего Дикие Лезвия и их, так сказать, шулмусы.
...Мерно вздымался молот, летели искры, лоснились от пота плечи и грудь
Коблана, эхом отзывался Шипатсый Молчун -- и тело рождающегося ножа
уплотнялось, форма становилась все более законченной, и я уже улавливал
медленно пробуждающееся в будущем Блистающем сознание...
...Солнце перевалило за полдень, но никто даже не вспомнил о еде или отдыхе --
таинство Рождения захватило всех...
...И наконец умолк отзвеневший молот, и поднялся с шипением пар над
купелью, дарующей Блистающему крепость тела и силу духа, и суконный
полировочный валик со специальной пастой многократно прошелся по
поверхности новорожденного ножа, и принесли заранее приготовленную
костяную рукоятку с медными кольцами -- а Повитуха Коблан, тщательно
проверив баланс, одним ловким движением насадил рукоять на хвостовик
новорожденного и закрепил ее двумя маленькими стерженьками красного
дерева; точно такими же, как и у всех остальных братьев Бао-Гунь.
Потом двое старших ножей по очереди прикоснулись к младенцу, приветствуя
его и создавая у нового ножа первое нужное впечатление, прообраз будущих
Бесед. Я прямо-таки чувствовал, как бурлит от потока ощущений еще не до
конца оформившееся сознание юного клинка, как он силится что-то сказать -- и
не может. Рано ему еще говорить, этому учатся быстро, но не сразу...
-- Я приветствую тебя, брат наш,-- заговорил самый старший нож Бао-Гунь.--
Будь счастлив в этой жизни, юный Блистающий, рожденный в чужой ветренной
степи, в пламени и звоне, и будь достоин того, чье место ты займешь. Он... он...
Голос ножа прервался, и лезвие его слегка запотело.
-- А теперь,-- подхватил второй нож,-- мы должны представить тебе человека.
Нашего общего человека. Запомни ее и знай -- мы равны, хоть и различны
между собой; мы, Блистающие -- и люди...
Нож говорил что-то еще, но я уже не слушал.
"Да,-- думал я,-- наверное, так и надо. С рождения. Не Придаток -- но человек.
Не оружие -- но Блистающий. Не такой, как ты -- но равный. Часть тебя, как и
ты -- часть его. С рождения. Это -- выход. Это -- Путь."
"Да,-- думал Чэн-Я,-- это так. И только так!"
* * *
2
На следующее утро можно было видеть шулмусов, усердно чистящих и
полирующих свои блестящие от удовольствия клинки. Несколько человек
толпились вокруг Коблана -- с утра наевшегося мясной шурпы до отвала -- и
кузнец, ругая на чем свет стоит косоруких шулмусских Повитух и пустоголовых
ориджитов, правил заточку, выравнивал из яны ковки, давал советы -- и к
концу дня многие Дикие Лезвия выглядели уже не столь дикими, хвастались
друг перед другом новообретенной полировкой и со свистом рубили что
попало, проверяя заточку.
Некоторые, как я заметил, даже пытались Беседовать -- именно Беседовать -- а
не опасно и бестолково звенеть друг о друга! Разумеется, у них еще мало что
получалось, но главное было не это -- они х о т е л и Беседовать! Они с т р е м и
л и с ь к этому!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169